Михаил Бубеннов. Рассказ о войне. Утро победы
Бубеннов. Рассказ о войне
В сумерках, как только затих грохот артиллерии, осторожно вышла на поля легкая метелица. Ей надо было трудиться всю ночь, чтобы уничтожить следы жестоких боев на подмосковной земле: похоронить в сугробах трупы и разбросанное, разбитое оружие, замести воронки от снарядов и лужи крови, хотя бы легонько запорошить снежком сгоревшие танки и пепелища в деревнях... И метелица, тихонько жалуясь на свою судьбу, неохотно принялась за скорбное дело.
Лена остановилась около большого каменного дома в старинном парке. Здесь находился командный пункт батальона Шаракшанэ и пункт первой медицинской помощи. Ей нужно было дождаться подруг, чтобы всем вместе идти в санвзвод, стоявший в деревне Талица. Лена привязала собак у куста желтой акации. Собаки жалобно повизгивали, поджимали хвосты, горбились, приседали, спасаясь от жгучей поземки. Она стала ласково трепать их за уши.
- И шубы не греют? Ну, ну, не скулите! На низенькое крыльцо вышел Юргин.
- Лена, ты куда?
...Девятнадцать дней прошло после их первой встречи у Барсушни. Это очень малый срок в мирной жизни и очень большой - на войне: Юргину и Лене уже казалось, что их знакомство произошло давным-давно.
За дни отступления из Козлова Матвей Юргин видел Лену много раз, но чаще всего - мельком, случайно: то в бою, то на коротком привале, то в пути... Лишь раза три и пришлось поговорить наедине. Но, как назло, находясь во власти своего нежданно-негаданного счастья, Юргин всегда начинал разговор в необычной для себя шутливой форме, а потом, как ни старался, не мог уловить момент, чтобы заговорить серьезно...
«Ей-богу, вроде дурачка стал, - внутренне бранил себя Юргин. - И чего болтаю? Ладно еще, что не смеюсь без всякой причины!» И Юргин иногда втайне побаивался, что это не доведет его до добра: того и гляди, Лена сочтет его за пустобая, у которого не было и нет ничего серьезного на уме. Но пустые, никчемные разговоры приходилось вести иногда и не по своей воле. Лена всегда была оживлена и весела, когда он говорил о пустяках, но стоило ему замолчать, перед тем, как сменить тон и заговорить серьезно, она мгновенно становилась сдержанной и торопилась уйти. Это пугало Юргина. «Почему она боится, что я заговорю о чем-нибудь серьезном? - размышлял он.- В чем дело? Не нравлюсь?»
И только вчера в поселке Снигири произошло то, что было неизбежным, и произошло так просто, как они и не ожидали...
Они встретились после боя, на вечерней заре, в развалинах каменного здания, где Лена искала раненых. Отослав куда-то связного, Юргин бегом, прыгая по грудам кирпичей, бросился в развалины,- это был четвертый случай, когда можно было поговорить наедине. «Ну, как говорится, до четырех раз, - с надеждой подумал Юргин. - Значит, теперь решающий...» Увидев .Нему, он так и замер на месте: на щеках у девушки ярко выделились белые пятна.
- Лена, да ты же обморозилась!
- А где? Где? - испуганно воскликнула Лена.- Щеки теплые. Нос? Да?
- Вот именно - щеки!
Лена сопротивлялась и уверяла, что сама примет необходимые меры, но Юргин, понимая, что действовать надо немедленно, прижимал Лену к себе и крепко растирал снегом ее щеки. И когда лицо ее разгорелось будто от огня, он вдруг неожиданно решил, что наступила долгожданная минута. Заметив перемену во взгляде Юргина, Лена не выдержала и тревожно предупредила:
- Нет, нет! Молчи!
- Тогда и ты молчи! - сказал Юргин и, вновь прижав Лену к себе, поцеловал в пылающие губы...
...Юргин примел Лену в маленькую комнату на нижнем этаже, где собирался провести ночь. Половина комнатки была завалена сухой ржаной соломой; ближе к двери стояла тумбочка и два табурета, какие можно видеть обычно в общежитиях.
- Разденься,- предложил Юргин.
Лена расстегнула полушубок, но вдруг вспомнила, что она в стеганых ватных брюках, над которыми при случае смеются все девушки, и решительно возразила:
- Нет, здесь холодно. Да и зачем? Мне скоро идти...
- Разденься,-попросил Юргин.
- Ой, ну зачем?
- Сейчас мы будем ужинать.
- Ужинать? Нет, мы в Талине...
- Поужинаешь здесь, а потом там.
- Подряд два раза?
- Это совсем не плохо на войне!
- А знаешь что, Матвей? - спросила Лена.- Пожалуй и верно. Я так сегодня проголодалась! - Она засмеялась и сбросила полушубок. - Ох, и дуреха я, а? И все у меня вот так!
Молоденький боец, вестовой Юргина, принес котелок подогретого на плите мясного суна с вермишелью, выложил из вещевого мешка на тумбочку кусок ржаного хлеба. Сообразил, что ему лучше уйти на время, спросил:
- Не забудете, товарищ гвардии лейтенант?
- О собрании? Нет, я помню.
- Какое у вас собрание? - поинтересовалась Лена.
- Партийное. В семь ноль-ноль.
- А у нас комсомольского еще не было после того, как ушли из Козлова. Да и когда ему быть? Хоть бы денек отдыха... Ой, с вермишелью, да?
- Любишь?
- Самый любимый суп. Бывало, мама...-Лена запнулась, вздохнула и села на табурет. - Мама, мама! - прошептала она и сокрушенно покачала головой.- Она и не знает, что я так
близко от нее, и значит - очень далеко до нашей встречи! Ты знаешь, Матвей, она почему-то часто плачет. Отчего это, а?
- Значит, твоя мать умная и душевная женщина, - ответил Юргин.- У каждого солдата ложка с собой, конечно? Доставай и действуй. Бери хлеб.
Несколько минут, обжигаясь, Лена ела любимый суп, казавшийся необыкновенно вкусным, и все ее внимание было сосредоточено лишь на котелке. Воспользовавшись этим, Матвей Юргин несколько раз задерживал на ней свой взгляд. Да, война заставила ее сменить легкое платье и туфли на солдатское обмундирование - гимнастерку, ватные брюки и валенки; война заставила жить тяжелой фронтовой жизнью - недосыпать, недоедать, с утра до ночи слушать стоны раненых, видеть кровь дорогих сердцу людей, часто встречаться со смертью. Но даже и теперь, несмотря ни на что, Лена оставалась на удивление непосредственной,- именно это, вероятно, и делало ее необыкновенно красивой среди тех людей, которых Юргин видел вокруг себя за дни войны.
Вдруг Лена спохватилась и замерла с ложкой над котелком; ее темно-карие, с золотинкой, глаза настороженно округлились, как у испуганного молодого совенка.
- Ты что не ешь? - спросила она Матвея.
- Смотрю на тебя...
- Но ведь суп остынет!
- А помнишь, как мы завтракали с тобой в лесу, на утренней заре? - Счастливо прищуриваясь, Юргин отчетливо увидел памятную картину зари у Барсушки.- Не забыла? Мы сидели тоже друг перед другом, только на еловых ветках, а вокруг - розовый лес, розовый снег. Помнишь? Только тогда мы ели каждый из своего котелка.
Лена озорно усмехнулась.
- Из одного лучше, вкуснее.
- Да? Серьезно? И я так думаю.
- Тогда и ты ешь, - сказала на это Лена.
- Нет, мне так сейчас хорошо, что не до еды, - серьезно сказал Юргин.- Хотя хорошо-то мне, конечно, как раз оттого, что мы едим из одного котелка... Хорошо бы всегда так, а?
Но Лена не согласилась:
- Нет, Матвей, тогда бы ты всегда оставался голодным...
- Нет, Лена, я бы привык, конечно. Ведь сейчас я не ем потому, что это в первый раз...
- А если это будет случаться часто, то и не будет так хорошо...
- Перестань, Лена, не говори глупости! - воскликнул Юргин с некоторой обидой.-Мне с тобой всегда будет хорошо. Всегда и везде. Ты вот кусаешь хлеб, а я смотрю и смотрю...
- Смотришь? А как я кусаю?
- Очень смешно, по-ребячьи...
- Не сочиняй, Матвей! Ешь!
- Да, а я смотрю и смотрю на твое лицо, на твои губы и зубы.- Юргин вздохнул и сказал с улыбкой: - Хочешь, я еще принесу полный котелок твоего любимого супа? Ты ешь всю ночь, а я всю ночь буду смотреть на тебя. Смеешься? У-у, озорные твои глаза.
Заглядывая в глаза Лены, Юргин вдруг тихонько, но вдохновенно заговорил о том, что ждет их после войны. Прежде Юргин видел свое будущее почему-то неясно, в отдельных деталях, как если бы смотрел на картину, написанную маслом, при сумеречном свете; теперь, освещенное любовью к Лене, будущее сверкало всеми красками, и он мог говорить о нем без конца, как это могут делать знатоки живописи о любимой картине. Да, после войны они, конечно, имеете приедут в Москву и начнут учиться:
Лена станет строительным техником, а он получит военное образование, чтобы навсегда остаться в армии; они побывают на Енисее и вместе постоят на той горе, откуда перед ним открылся в детстве большой неизведанный мир... Присмирев, не скрывая восхищения и счастья, Лена слушала Юргина.
В комнату, приоткрыв дверь, заглянул в осыпанной снегом шапке политрук Гончаров,
- Ты еще здесь? спросил он,- Не забыл?
- Я помню, помню, воскликнул Юргин и, поднимаясь, взглянул на часы.- И моем распоряжении еще одна минута. А ведь тебе известно, товарищ политрук, что значит даже одна минута на войне!
Когда дверь закрылась, Матвей Юргин прижал руки Лены к своей груди и сказал тихонько:
- Я хочу, чтобы ты вею эту минуту смотрела на меня, а я буду смотреть на тебя... И больше -ни одного слова!
Они действительно целую минуту, не отрываясь, молча смотрели друг другу в глаза, но когда пришла пора расстаться, Лена вдруг порывисто, подавшись вперед, прижалась головой к груди Юргина...
