Сочинение"Сюжет и проблематика одного из произведений Н.С. Лескова («Левша»)"

В наше время, когда «американизация» отечественной культуры идет полным ходом, когда голливудский ширпотреб вытесняет с эк­ранов российские фильмы, а вместо «Пушкина и Гоголя» с базара несут «Плейбой» и «ножки Буша», особенно полезно обратиться к сатирическому творчеству Лескова.

 

[sms]Тульский Левша, несмотря на все посулы англичан, остается ве­рен своей неблагодарной, но милой сердцу родине.

 

 Название произведения полностью звучит так: «Сказ о тульском косом Левше и о стальной блохе».

 

Превалирует тема беспокойства автора об ущербе преклонения перед иностранным. В данном повествовании Платов противопостав­лен комическому образу самого государя:«...А Платов на эти слова в ту же минуту опустил правую руку в свои большие шаровары и тащит оттуда ружейную отвертку. Англичане говорят: «Это не отво­ряется», а он, внимания не обращая, ну замок ковырять. Повернул раз, повернул два — замок и вынулся. Платов показывает государю собачку, а там на самом сугибе сделана русская надпись: «Иван Москвин во граде Туле». Англичане удивляются и друг дружку по­талкивают: ох-де, мы маху 'дали! А государь Платову грустно гово­рит: «Зачем ты их очень сконфузил, мне их теперь очень жалко. Поедем». Сели опять в ту же двухсестную карету и поехали, и госу­дарь в этот день на бале был, а Платов еще больший стакан кисляр-ки выдушил и спал крепким казачьим сном».

 

Левша еще не появился в повествовании, но уже расставлены акценты, уже комедийное начало заявлено, противостояние выявле­но. Впрочем, это сделано и в первом абзаце, с великолепным мас­терством утонченного стилиста: «Объездил он все страны и везде через свою ласковость всегда имел самые междоусобные разговоры со всякими людьми, и все его чем-нибудь удивляли и на свою сторо­ну преклонять хотели, но при нем был донской казак Платов, кото­рый этого склонения не любил и, скучая по своему хозяйству, все государя домой манил. И чуть если Платов заметит, что государь чем-нибудь иностранным очень интересуется, то все провожатые молчат, а Платов сейчас скажет: «Так и так, и у нас дома свое не хуже есть», — и чем-нибудь отведет».

 

Посетивший Лескова литературный критик В.В. Протопопов запи­сал за ним: «Я люблю литературу как средство, которое дает мне возможность высказывать все то, что я считаю за истину и за благо; если я не могу этого сделать, я литературы уже не ценю: смотреть на нее как на искусство не моя точка зрения...» При этом Лесков готов был признать, что «благородством направления» искупается даже недостаток художественности. «Разумеется, — добавлял он, — гар­монически целостное сочетание и той и другой — это высшая сту­пень творчества, но достижение ее выпадает на долю только настоя­щих мастеров, взысканных большими дарованиями».

 

Думается, что именно в «Левше», где автор использовал нестан­дартную стилистику, было достигнуто высокое «гармоническое со­четание» художественности и направления. Вот едут государь и ка­зак Платов домой, друг на друга обиженные. По-всякому можно описать эту поездку. Лаконично, в стиле газетного очерка, растяну­то, с бытовыми, дорожными подробностями. Лескову хватает одного абзаца, искрящегося юмором: «Они и ехали молча, только Платов на каждой станции выйдет и с досады квасной стакан водки выпьет, соленым бараночком закусит, закурит свою корешковую трубку, в которую сразу целый фунт Жукова табаку входило, а потом сядет и сидит рядом с царем в карете молча. Государь в одну сторону гля­дит, а Платов в другое окно чубук высунет и дымит на ветер. Так они и доехали до Петербурга, а к попу Федоту государь Платова уже совсем не взял. «Ты, — говорит, — к духовной беседе невоздержен и так очень много куришь, что у меня от твоего дыму в голове копоть стоит». Платов остался с обидою и лег дома на досадную укушетку, да так все и лежал да покуривал».

 

В чем-то «Сказ о тульском косом Левше» похож на рассказы Зощенко. Та же самая вроде народная, но где-то пародийная речь, то же самое обыгрывание внешне не комичных, но в трактовке авто­ров очень смешных подробностей.

 

 Например, передача блохи государыне заняла в изложении Лес­кова одну строчку, где царица оказалась смешной позершей:

 

«Императрица Елисавета Алексеевна посмотрела блохины веро-яции и усмехнулась, но заниматься ею не стала.

 

 — Мое, — говорит, — теперь дело вдовье, и мне никакие забавы не обольстительны».

 

Новый государь, Николай, явно симпатичен автору, в отличие от Александра Павловича, преклонявшегося перед иностранцами. И рассказ о нем, не теряя юмористического звучания, приобретает почтительность.

 

«Государь Николай Павлович ни о чем не забывал, и чуть Платов насчет междоусобных разговоров кончил, он его сейчас же и спра­шивает:

 

— А что же, как мои тульские мастера против аглицкой нимфо-зории себя оправдали?

 

Платов отвечал в том роде, как ему дело казалось.

 

— Нимфозория, — говорит, — ваше величество, все в том же пространстве, и я ее назад привез, а тульские мастера ничего удиви­тельнее сделать не могли. Государь ответил:

 

 — Ты — старик мужественный, а этого, что ты мне докладыва­ешь, быть не может.

 

Платов стал его уверять и рассказал, как все дело было, и как досказал до того, что туляки просили его блоху государю показать, Николай Павлович его по плечу хлопнул и говорит:

 

— Подавай сюда. Я знаю, что мои меня не могут обманывать. Тут что-нибудь сверх понятия сделано».

 

Ну а дальше действие развивается по известному сценарию. Лев­ша, который «мельче этих подковок работал: гвоздики выковывал, которыми подковки забиты», направлен за границу, там он спокой­но отказывается от предложений остаться насовсем, наивно пояс­няя любовь к родине привычками и оставшимися родственниками. При осмотре оружейных заводов он обращает особое внимание на уход англичан за оружием — там дульные каналы не чистят, как в России, кирпичной крошкой. Это важная военная информация, и
Левша стремится домой. Потом пьянка с моряком («Началось у них пари еще в Твердиземном море, и пили они до рижского Динамин-де, но шли все наравне и друг другу не уступали и до того аккурат­но равнялись, что когда один, глянув в море, увидал, как из воды черт лезет, так сейчас то же самое и другому объявилось. Только подшкипер видит черта рыжего, а Левша говорит, будто он темен, как мурин»), больница...

 

- И уже перед смертью мастеровой просит: «Скажите государю, что у англичан ружья кирпичом не чистят: пусть чтобы и у нас не чистили, а то, храни Бог войны, они стрелять не годятся». Не сказа­ли, не сочли нужным. «А доведи они Левшины слова в свое время до государя, — в Крыму на войне с неприятелем совсем бы другой оборот был».

 

В 12-й главе автор как бы резюмирует рассказанное. И стоит привести его «резюме» хоть частично, потому что лучше уже не ска­жешь: «Таких мастеров, как баснословный Левша, теперь, разумеет­ся, уже нет в Туле: машины сравняли неравенство талантов и дарова­ний, и гений не рвется в борьбе против прилежания и аккуратности. Благоприятствуя возвышению заработка, машины не благоприятствуют артистической удали, которая иногда превосходила меру, вдохнов­ляя народную фантазию к сочинению подобных нынешней баснос­ловных легенд. Работники, конечно, умеют ценить выгоды, достав­ляемые им практическими приспособлениями механической науки, но о прежней старине они вспоминают с гордостью и любовью. Это их эпос, и притом с очень «человечкиной душою».

 

Да, «гений не рвется в борьбе», а «машины не благоприятствуют артистической дали». И нынешнее поколение не способно пока по­рождать мастеров с «человечкиной душой». Остается надеяться, что мы научимся «не чистить свои ружья кирпичом» и не склоняться перед западным ширпотребом.

 

Время показало, что сам художник поднялся на эту высшую сту­пень творчества, так как оно не только не обесценило значение яр­ких и мудрых книг Лескова, а, напротив, высветило их глубины. На расстоянии длиной в столетие яснее видится «гармонически-целост­ное сочетание» художества и мысли, той самой, в которой так долго отказывали Лескову. И творческое наследие классика становится все необходимее нам, современникам нового века.[/sms]