Человекообразные обезьяны. Орангутанг.

Третий представитель человекообразных обезьян, орангутанг (Pithecus satyrus)—тоже очень известное животное. Уже древний мир знал его. Плиний говорит, что «в горах Индии встречаются сатиры, животные очень злые, с лицом человека, передвигающиеся то на двух, то на четырех лапах,—что бе­гают они очень быстро, и захватить в плен можно только больных и очень старых».

В XVII веке голландский врач Тульпиус описал оранга под именем Satyrus indicus. «Это животное,—говорит Тульпиус,— ростом с трехлетнего ребенка, обладает силою шестилетнего; спина его покрыта черными волосами».

После него другой медик, Бонциус, описал оранга с полною точностью. Он говорит, что сам несколько раз видел «лесных людей». «Ходят они довольно часто на задних ногах, и движения их совершенно похожи на чело­веческие. Особенно удивительна была одна самка. Она стыдилась, когда ее рас­сматривали незнакомые люди, и не только лицо, но и все свои голые части при­крывала руками; она вздыхала, плакала и до того поступала по-человечески, что ей не доставало только дара слова, чтобы быть вполне человеком». К сожалению, путешественники позднейшего времени, с целью придать более пикантности своим рассказам, извратили описания упомянутых ученых, так что только в по­следнее время удалось вполне выяснить хотя бы главные, существенные черты ор­ганизации орангутанга.
 
Это животное, известное также под именем ронга, существенно отличается от гориллы и шимпанзе; поэтому натуралисты с полным правом выделяют этот род под именем Satyrus. Действительно, руки оранга сравнительно очень длинны и спускаются до уровня лодыжек; голова более конической формы; лоб выше; орбиты более продолговаты; уши менее выдаются; грудная клетка соста­влена из 12 пар ребер вместо 13, благодаря чему повыше таза образуется небольшое утончение в виде талии. Кроме того, у оранга запястье состоит из 9 костей, в то время как у человека, гориллы и шимпанзе оно состоит только из 8; пястные кости и суставы пальцев дугообразно согнуты, что дает возмож­ность этой обезьяне сильнее хвататься за ветви. Эта особенность еще более за­метна в строении нижних конечностей: подошва ноги у оранга очень выгнута.
 
Но размеры орангутанга не так велики, как думают иногда. Уоллес определяет их так: высота 1,27 м, с вытянутыми руками 2,40 м, и 1,10 м вокруг талии. Лицо и руки оранга, как гориллы и шимпанзе, обнажены, глаза маленькие, нос приплюснут, нижняя челюсть значительно выдается впе­ред, губы припухлы; кожа шеи вся в складках: она прикрывает горловые мешки, которые по воле животного могут сильно раздуваться. Руки оранга очень длинны, с вытянутыми пальцами, снабженными плоскими ногтями; как и все тело, они покрыты длинною рыжеватою шерстью, местами переходящею в черно­ватый оттенок. Волоса на спине и груди значительно реже, чем на боках и вокруг щек, где они образуют густую бороду.

Орангутанг живет по островам Зондского архипелага, где туземцы и дали ему настоящее название, означающее в переводе «лесной человек». По их воззрениям, эти обезьяны—настоящие люди и могли бы хорошо говорить, если бы захотели, но не делают этого из боязни, как бы не заставили их работать. Любимым местопребыванием этой обезьяны служат чащи огромных лесов, где она почти не сходит на землю с деревьев. Она почти всю свою жизнь перебирается с дерева на дерево, собирая себе пищу из плодов, листьев и почек.

Однако на свободе оранга удалось наблюдать очень немногим путе­шественникам (между прочим, Уоллесу, доставившему нам подробные сведения о них), зато пленные обезьяны неоднократно доставляли неистощимый источ­ник для наблюдений, которые и показали, что орангутанг по своим умствен­ным способностям стоит едва ли не выше прочих обезьян. Поста­раемся доказать это примерами.
 
Самка оранга, принадлежавшая голландцу Восмерну, отличалась доброду­шием и никогда не выказывала злобы. Когда ее посадили на цепь, она пришла в отчаяние, стала бросаться на пол, жалобно кричала и рвала свои одеяла. Обыкновенно она ходила, подобно прочим обезьянам, на четвереньках, но могла хорошо ходить и прямо. Однажды ей дали полную свободу; она тотчас влезла на стропила и лазила по ним с такою ловкостью, что четверо людей должны были гоняться за нею целый час; во время этой прогулки она успела достать где-то плохо лежавшую бутылку малаги, откупорила ее, вино выпила, а бутылку поставила на место. После питья обыкновенно она утирала рукой губы, как это делают люди, и даже умела употреблять зубочистку. Перед тем, как ло­житься спать, она долго поправляла сено, на котором спала, тщательно вытря­сала его, клала особую связку вместо подушки и закутывалась в одеяло. Раз при ней отперли ключом замок ее цепи; она с большим вниманием наблю­дала за этой процедурой, потом взяла щепочку, всунула ее в замочную сква­жину и принялась вертеть во все стороны. Когда ей дали котенка, она схватила его и стала обнюхивать, причем котенок оцарапал ее когтями; тогда она бро­сила Ваську и не хотела больше знать его. Пальцы руки этой обезьяны отлича­лись замечательной силой и в то же время ловкостью: она так искусно умела таскать ими разные вещи из карманов посетителей, что те решительно не могли уследить за ней; развязывать самые запутанные узлы было для нее одним из любимых занятий, и она нередко старалась развязать башмаки у подходив­ших к ней знакомых ее хозяина. Задние руки ее были так же ловки, как и пе­редние, и она очень часто пускала их в дело, когда нужно было что-нибудь до­стать...
 
Другой ручной орангутанг, о котором рассказывает Джеффрис, отли­чался своей чистоплотностью: он часто мыл в своей клетке пол мокрой тряпкой и выметал из нее сор; он же имел привычку ежедневно умывать лицо и руки.

Третий представитель этой породы обезьян, известный по описанию знаме­нитого Кювье, был привезен в Европу десяти месяцев и прожил во Фран­ции около полугода. Во время морского переезда он особенно подружился с одним из офицеров и каждый обед просиживал на спинке его стула. По приезде в Испанию офицер этот высадился с корабля, и место его в сто­ловой было занято другим. Не заметив этого сначала, обезьяна, по обыкнове­нию, влезла на спинку стула, но когда заметила, что ее друга нет, отказалась от пищи, бросилась на пол и в отчаянии стала биться головою, испуская жа­лобные крики. По приезде во Францию, орангутанг этот сначала жил в Мальмезоне, у императрицы Жозефины, где занимал особую комнату. Чтобы выйти из последней, он взбирался на стоявший поблизости стул, повертывал ручку и отворял дверь. Однажды стул отодвинули, чтобы обезьяна не могла выйти; но оранг тотчас придвинул его к двери, вскочил на сиденье и открыл дверь. За обедом этот орангутанг умел пользоваться ложкой и пить из стакана. Раз, поставив стакан на стол, обезьяна заметила, что он стоит криво и готов упасть; она тотчас же протянула руку и поставила его как следует. Пообедав, умное животное обыкновенно накидывало себе на плечи одеяло и отправлялось на постель. Незнакомых этот орангутанг не любил, но с знакомыми был очень кроток и нередко целовал их; рассер­женный же пускал в дело кулаки. Любимцами его были двое котят, с кото­рыми он постоянно играл и которые нередко больно царапали его; он не­сколько раз осматривал их лапы и старался пальцами вырвать когти, но, не успев в этом, предпочитал переносить боль, чем расстаться с котятами.

Еще любопытные были привычки орангутанга, наблюдавшегося одним не­мецким путешественником во время переезда в Германию. Боби,—так звали этого понго,—отличался замечательной силой и ловкостью и с искусством пер­воклассного фокусника лазил по снастям. Разгрызть кокосовый орех, скорлупа которого с трудом поддавалась даже топору, для него было пустячным де­лом. Вообще Боби был большим лакомкой и пускал в ход всевозможные хитрости, чтобы пробраться в кухню и там стянуть что-нибудь: мясо, муку, сало и т.п. По вторникам и пятницам, в восемь часов, он аккуратно яв­лялся в матросскую столовую, потому что в эти дни матросам давалось саго с сахаром и корицей. В два часа ежедневно Боби являлся в общую столо­вую к обеду, причем во все время обеда держал себя очень скромно, чист о-плотно и аккуратно. Спиртные напитки он очень любил, что и было причиной его смерти. Однажды, лежа в постели, Боби заметил, что кельнер укладывает бутылки с ромом и некоторые из них не убрал. Ночью хозяин обезьяны вдруг услышал в каюте шорох, как будто кто возился с бутылками, и. открыв глаза, при мерцании ночника действительно увидел темную фигуру, во­зившуюся с бутылками,-то был Боби, который стоял, держа у рта почти опорожненную бутылку. Оказалось, что пьяница осмотрел все бутылки и, найдя среди пустых одну полную, осторожно раскупорил ее. Через десять минут после того спирт начал действовать: Боби вдруг оживился, стал прыгать по столам и стульям, уморительно шатался из стороны в сторону и, наконец, упал мертвецки пьяный. К сожалению, эта выпивка не прошла ему даром: у него открылся сильный тиф. Во время болезни он вел себя кротко и по­слушно, покорно принимал все лекарства и сам протягивал руку, чтобы у него пощупали пульс. Взгляд его был при этом так трогателен, что, глядя на него, его хозяин не мог удержаться от слез. Несмотря на лечение, силы умного животного с каждым днем слабели, и на четырнадцатый день после начала болезни Боби скончался.