Сочинение: Своеобразие жанра поэмы Н. В. Гоголя

Хотя понятие жанра постоянно изменяется и усложняется, все же под ним можно понимать исторически сложившийся тип литературного произведения, которому присущи определенные черты. Уже по этим чертам во многом становится ясна основная мысль произведения, и мы примерно угадываем его содержание: от определения «роман» мы ждем описания жизни героев на протяжении их жизненного пути, от комедии — динамичного действия и необычной развязки; лирическое стихотворение должно погружать нас в глубину чувств и переживаний. Но когда эти черты, присущие разным жанрам, смешиваются между собой, создают своеобразное неповторимое сочетание, такое произведение поначалу приводит читателя в недоумение.

Так, с недоумением было встречено и одно из величайших и в то же время загадочных произведений XIX века — поэма Гоголя «Мертвые души». Жанровое определение «поэма», под которой тогда однозначно понималось лирико-эпическое произведение, написанное в стихотворной форме и по преиму­ществу романтическое, воспринималось современниками Гоголя по-разному. Одни нашли его издевательским. Реакционная критика попросту глумилась над автором.

Но мнения разошлись, и другие усмотрели в этом опреде­лении скрытую иронию. Шевырев писал, что «значение слова «поэма» кажется нам двояким... из-за слова «поэма» выглянет глубокая, значительная ирония». Но разве только лишь из-за одной иронии Гоголь на титульном листе крупно написал, сло­во «поэма»? Безусловно, такое решение имело более глубокий смысл.
[sms]

Но почему же именно этот жанр Гоголь избрал для вопло­щения своих идей? Неужели именно поэма настолько объемна и вместительна, чтобы дать простор всем мыслям и духовным переживаниям автора? Ведь «Мертвые души» соединяют в се­бе и иронию, и своеобразную художественную проповедь. Бе­зусловно, в этом-то и состоит мастерство Гоголя. Он сумел пе­ремешать черты, присущие разным жанрам, и гармонично со­единить их под одним жанровым определением «поэма». Что же нового внес Гоголь? Какие из черт поэмы, корни которой уходят в античность, он оставил для раскрытия своего творчес­кого замысла? Прежде всего нам придется вспомнить «Илиаду» и «Одиссею» Гомера.

На этой почве развернулась полемика между В. Белинским и К. Аксаковым, который считал, что «Мертвые души» написа­ны точно по образцу «Илиады» и «Одиссеи». «В поэме Гоголя является нам тот древний гомеровский эпос, в ней возникает вновь его важный характер, его достоинство и широкообъемлю­щий размер», — писал К. Аксаков. Действительно, черты сход­ства с гомеровской поэмой очевидны, они играют большую роль в определении жанра и раскрытии замысла автора.

На яростные протесты цензуры против такого неприемлемо­го для христианского сознания названия — «Мертвые души» — Гоголь ответил, прибавив к основному еще одно — «Похожде­ния Чичикова». Но похождения, путешествия, странствия Одиссея описал и великий Гомер. Одной из самых ярких аллю­зий на поэму Гомера служит появление Чичикова у Коробочки.

Если Чичиков — Одиссей, странствующий по свету, то Коро­бочка предстает перед нами, пусть в таком необычном виде, нимфой Калипсо или волшебницей Цирцеей: «Эх, отец мой, да у тебя-то, как у борова, вся спина и бок в грязи! Где так из­волил засалиться?» Такими словами приветствует Коробочка Чичикова, и так же встречает спутников Одиссея Цирцея, пре­вратив их в настоящих свиней. Пробыв у Коробочки около су­ток, Чичиков сам превращается в борова, поглощая пироги и прочие яства.

Надо заметить, что Коробочка (кстати, единственная жен­щина среди помещиков) проживала в своем отдаленном помес­тье, напоминающем заброшенный остров Калипсо, и продержа­ла Чичикова у себя дольше всех помещиков. Именно здесь приоткрывается тайна шкатулочки Чичикова. Некоторые ис­следователи полагают, что здесь упоминается жена Чичикова. В этом ярко проявляется мистицизм и загадочность гоголев­ского произведения, оно отчасти начинает напоминать лириче­скую поэму с волнующим мистическим сюжетом. Заглавие «Мертвые души» и черепа, нарисованные самим Гоголем на ти­тульном листе, только подтверждают эту мысль.

Другой аналогией с гомеровской поэмой может служить об­раз Собакевича. Мы можем соотнести его с образом циклопа Полифема — мощного, грозного великана, обитающего в огром­ных пещерах. Дом Собакевича вовсе не отличается красотой и изяществом. Про такое здание принято говорить — «циклопи­ческое» сооружение, имея в виду его форму и полное отсутствие какой-либо логики в построении. Да и сам Собакевич противо­речив: его «половина» — Феодулия Ивановна, тощая как жердь, является полной противоположностью своему мужу.

Но не только в описаниях помещиков мы находим сходство с гомеровской поэмой. Интересен и эпизод на таможне, кото­рый является как бы продолжением хитроумных затей Одис­сея. Идея перевозки кружев на баранах явно взята у антично­го автора, герой которого спас свою жизнь и жизни своих то­варищей, привязав людей под овец. Аналогии есть и в композиции: рассказ о прошлых делах Чичикова приводится в конце произведения — Одиссей рассказывает Алкиною о своих бедствиях, уже находясь рядом с родной Итакой. Но в поэме этот факт является как бы вступлением, а сам рас­сказ составляет главную часть.

Такой перестановке вступлений, заключений и главной час­ти способствует и еще один интересный факт: и Одиссей, и Чи­чиков путешествуют как бы не по своей воле — они оба постепенно затягиваются стихиями, которые управляют героями как хотят. Обращает на себя внимание их сходство: в одном случае это грозная природа, в другом — порочная природа человека. Итак, мы видим, что композиция непосредственно связана с жанром поэмы и аналогии с Гомером имеют огромное значе­ние. Они играют большую роль в жанровом определении и рас­ширяют поэму до «размеров» «малого рода эпопеи». На это прямо указывают необычные композиционные приемы, позво­ляющие охватить значительный отрезок времени, и вставные рассказы, усложняющие сюжетную линию произведения.

Но говорить о прямом влиянии античного эпоса на гоголев­скую поэму было бы неправильно. Начиная с древних времен многие жанры претерпели сложную эволюцию. Думать, что в наше время возможен древний эпос — это так же нелепо, как и полагать, что в наше время человечество могло вновь сделать­ся ребенком, как писал Белинский, полемизируя с К. Аксако­вым. Но поэма Гоголя, конечно, взаимодействует со всем миро­вым литературным наследием, и некоторые критики усматрива­ют здесь влияние другого великого произведения, правда, уже эпохи средневековья — «Божественной комедии» Данте.

В самой композиции видно некоторое сходство: во-первых, указывается на трехчастный принцип композиции произведе­ния, и первый том «Мертвых душ» являет собой, условно гово­ря, ад дантовской комедии. Отдельные главы представляют со­бой круги ада: первый — Лимб — поместье Манилова, где на­ходятся безгрешные язычники — Манилов с женой и их дети. Грешники калибра Коробочки и Ноздрева населяют второй круг ада, далее следуют Собакевич и Плюшкин, одержимые Плутосом — богом богатства и скупости.

Город Дит — губернский город; и даже стражник у ворот, у которого усы кажутся на лбу и напоминают рога черта, гово­рит нам о сходстве этих порочных городов. В то время когда Чичиков покидает город, в него вносят гроб покойного прокуро­ра — это черти волокут его душу в ад. Через царство тени и мрака проглядывает лишь один луч света — губернаторская дочка — Беатриче (или героиня второго тома «Мертвых душ» Уленька Бетрищева).

Композиционные и текстовые аналогии с комедией Данте указывают на всеобъемлющий и всеуничтожающий характер гоголевского произведения. Одним сравнением России с адом в первом томе Гоголь помогает читателю понять, что страна должна воспрять и из ада пройти в чистилище, а затем в рай. Такие несколько утопические и гротесковые идеи, всеуничтожающие и поистине гомеровские сравнения могли быть почерп­нуты Гоголем из поэмы Данте, мистической и необычной по своему сюжету.

В том, что писатель не сумел до конца осуществить свой творческий замысел, состоящий в «создании» чистилища и рая (двух последующих томов), состоит эстетическая трагедия Го­голя. Он слишком хорошо осознавал падение России, и в его по­эме пошлая российская действительность нашла свое не только философское, но и дьявольское, сатанинское отражение. Полу­чилась как бы пародия, совмещенная с изобличением пороков российской действительности.

Перед нами открывается еще один возможный прообраз по­эмы Гоголя — так называемый «перерожденный» рыцарский роман (таковым является, например, «Дон Кихот» Сервантеса). В основе перерожденного (травестированного) рыцарского ро­мана (иначе романа плутовского) также лежит жанр похожде­ний. Чичиков путешествует по России, занимаясь аферами и сомнительными предприятиями, но сквозь поиски материаль­ных сокровищ проглядывает путь духовного совершенства, — Гоголь постепенно выводит Чичикова на прямую дорогу, кото­рая могла бы явиться началом возрождения во втором и треть­ем томах «Мертвых душ».

Значительную роль в произведении играют фольклорные элементы. Их влияние на формирование жанрового своеобра­зия «Мертвых душ» достаточно велико, причем на творчество Гоголя, который был украинофилом, непосредственное воздей­ствие оказали именно украинские мотивы, тем более что и тра-вестирование здесь оказалось наиболее распространенным (на­пример, поэма И. Котляревского «Энеида»). Итак, перед нами предстают обычные герои народных жанров — богатыри, изоб­раженные Гоголем как бы в перевернутом виде (в виде антибо­гатырей без душ). Это гоголевские помещики и чиновники, на­пример Собакевич, который, по мнению Набокова, является чуть ли не самым поэтическим (!) героем Гоголя.

Большую роль в поэме играет и образ народа, но это не жал­кие Селифан и Петрушка, которые, по сути, тоже внутренне мертвы, а идеализированный народ лирических отступлений. Здесь используется не только такой фольклорный жанр, как ли­рическая народная песня, но и, можно сказать, самый глубокий в художественном и идейном смысле жанр — проповедь. Гоголь сам мыслил себя богатырем, который, прямо указуя на недо­статки, воспитает Россию и удержит ее от дальнейшего паде­ния. Он думал, что, показав «метафизическую природу зла» (по Бердяеву), возродит падшие «мертвые души» и своим произве­дением, как рычагом, перевернет их развитие в сторону воз­рождения. На это указывает один факт — Гоголь хотел, чтобы его поэма предстала перед обществом вместе с картиной Ивано­ва «Явление Христа народу». Таким же лучом, способствующим прозрению, Гоголь представлял и свое произведение.

В этом и есть особый замысел Гоголя: сочетание черт разных жанров придает его произведению всеобъемлющий дидактичес­кий характер притчи или поучения. Первая часть задуманной трилогии написана блестяще — только один Гоголь сумел так ярко показать безобразную российскую действительность. Но в дальнейшем писателя постигла эстетическая и творческая трагедия, художественная проповедь воплотила только первую свою часть — порицание, но не имела конца — раскаяния и вос­кресения. Намек на раскаяние содержится в самом жанровом определении — именно лирические отступления, которыми и должна быть наполнена настоящая поэма, указывают на него, хотя они и остаются, пожалуй, единственной чертой настоящего лирико-эпического произведения. Они придают всей поэме вну­треннюю грусть и оттеняют иронию.

Гоголь говорил, что первый том «Мертвых душ» — это лишь «крыльцо к обширному зданию», второй и третий тома — чис­тилище и возрождение. Писатель задумывал переродить людей путем прямого наставления, но не смог: он так и не увидел иде­альных «воскресших» людей. Но его литературное начинание было продолжено в русской литературе. С Гоголя начинается ее мессианский характер — Достоевский, Толстой. Они смогли показать перерождение человека, воскресение его в той дейст­вительности, которую так ярко изобразил Гоголь.[/sms]