Поросье. Половцы в Поросье.

Поросьем в русской летописи именуется участок ле­состепи, ограниченный с юга правым притоком Днеп­ра — речкой Росью, с севера — Стугной. В X в. этот район (примерно 80X150 км) был нейтральной полосой между - русскими землями и кочевьями печенегов. Яро­слав присоединил Поросье к Руси. Эта река была для кочевников и без укреплений довольно сильным препят­ствием, но еще большим «заслоном» от степи были для Поросья окружавшие его с юга, юго-запада и севера большие леса, через которые конница могла пробираться только по наезженным дорогам и опушкам. Территория Поросья, изрезанная небольшими речками, представляла собой огромное пастбище с прекрасной травой и велико­лепными водопоями.

 

В конце XIX — начале XX в. в Поросье были прове­дены буквально тотальные раскопки курганов и курган­ных могильников. Основным их исследователем был гене­рал Н. Е. Бранденбург. Оказалось, что в подавляющем большинстве курганы принадлежат кочевникам. Обряд погребения дает возможность говорить, что в основном это были захоронения торков (гузов) и печенегов, дати­рующиеся XII — началом XIII в. При картографирова­нии погребений удалось даже наметить территорию, за­нимаемую преимущественно печенегами (на Россаве), а данные летописи позволили разместить в Поросье и ос­тальные упомянутые в нем этносы (см. ниже).

 

На степном пограничье Переяславского и Чернигов­ского княжеств также селились кочевые орды, предав­шиеся русским князьям, но пока ни кочевнических могиль­ников (как в Поросье), ни даже отдельных курганов здесь не обнаружено. Однако исследователи древнерус­ского пограничья в ряде случаев весьма убедительно связывают некоторые районы с местами расположения кочевнических стойбищ. Так, на правом берегу Сулы в среднем ее течении, на территории летописных городков-крепостей Варина, Пирятина, Кснятина, расположены участки пастбищ, покрытых характерной для выпаса ко­пей и овец лугово-солончаковой растительностью. Еще в XVII в. один из таких участков на речке Сулице назы­вался «земля Чобановская», а в первой половине XIX в. на них располагались известные всей России конные за­воды. Вот, очевидно, на этих пастбищах и пасли свой скот переяславские торки. Жили они, как и в Порссье, в близлежащих городках. Где располагались их кладби­ща — в настоящее время неизвестно. Такие же пастби­ща со слабозасоленными почвами выявлены и на черни­говской границе у городков Всеволож, Уненеж, Бохмач и Белавежа — там, видимо, также обитали кочевые феде­раты княжеств (Моргунов, 1988).

 

Итак, судя по первым летописным упоминаниям, ос­новным этническим компонентом кочевых федератов были торки, обитавшие на всем русском пограничье (на правом и левом берегах Днепра). G 1080 до 1146 г.— года первого упоминания поросского кочевого союза чер­ных клобуков — о торках говорится в восьми записях Ипатьевской летописи. О печенегах, которые связывают­ся летописцем только с Поросьем, упомянуто в семи за­писях. Третьим компонентом, о котором сказано в той же летописи всего 4 раза, были берендеи. Следует сказать, что о происхождении торков и печенегов летописец дает довольно подробную справку, о берендеях же до 1097 г., когда о них только вскользь наряду с двумя другими эт­носами упоминается в летописи, он не писал ничего.

 

Откуда появляются они в Поросье почти одновременно с печенегами и торками? Поскольку в летописи сохранился рассказ об ослеплении князя Василька, главную роль в котором играл торчин по имени Береньдя, ученые неод­нократно, ссылаясь на это, приходили к выводу, что бе­рендеи были торческим родом (куренем). Это вполне воз­можно, так как в числе гузских родов арабские источни­ки называли и род баяндур. Правда, по другим восточным известиям, баяндур был кипчакским родом. Как бы там ни было, но берендеи распространились по Руси очень широко. Помимо Поросья, они заселяли даже один из районов во Владимиро-Суздальской земле, о чем свиде­тельствуют сохранившиеся топонимические наименова­ния: Берендеева слобода, станция Берендеево, Берендеево болото. Очевидно, попали они сюда в период войн Юрия Долгорукого и Андрея Боголюбского за стол в Киеве, т. е. уже значительно позже первых десятилетий пребывания их на землях, предоставленных им русскими князьями.

 

Следует сказать, что в формировании кочевнического заслона большую роль сыграл все тот же деятельный, умный и дальновидный русский князь Владимир Всево-лодич Мономах. Во всяком случае, все первые упомина­ния об этих кочевниках связаны с его именем. Мы уже говорили, что начало процесса образования заслона от­носится к концу 70-х годов и что длился он продолжи­тельное время, в течение нескольких десятилетий русское пограничье пополнялось новыми куренями, откочевывав­шими сюда из половецкой степи. Еще в 1103 г. после победы русских войск над половцами на реке Сутип (на обратном пути) Владимир, помимо половецкого полона, взял в степи и привел на Русь «печенеги и торки с ве­жами». То же, очевидно, произошло и в 1117 г. после ухода «беловежцев» с Дона на Русь. Беловежцы, как из­вестно, основали городок-крепостицу на Черниговском пограничье, окружив ее своими прежними союзниками: печенегами и торками, разбитыми половцами у старой Белой Вежи в 1116 г.

 

Очевидно, поселяясь в погранич­ных землях, кочевники могли не только кочевать круг­лый год по небольшой отведенной им территории, но и переходить по маршрутам с зимников на летники, т. е. как бы кочуя второй формой кочевания. Однако в основ­ном они вели уже оседлый образ жизни и пастушеское хозяйство с преимущественным развитием коневодства и овцеводства. При этом вряд ли они были склонны зани­маться земледелием в той конкретной сложившейся на пограничье обстановке. Дело в том, что они жили там вперемешку с русским земледельческим населением. Так, хорошо известно, что еще Владимир Святославич, соору­жая укрепления по Устрье, Трубежу, Суле и Стугне, на­селял их «лучшими мужами» из словен, кривичей, вяти­чей и даже чуди. То же делал и Ярослав, ставя крепости по Роси. Н. Е. Бранденбург и другие археологи, помимо кочевнических курганов, обнаруяшли и раскопали там несколько курганных могильников, принадлежавших сла­вянскому населению. Экономический симбиоз этого насе­ления, занимавшегося, конечно, земледелием вокруг засе­ленных ими городков, с недавними кочевниками, доста­точно искусными скотоводами, составлял характерную особенность хозяйства южных пограничных районов.

 

С князьями, выделившими земли торкам, печенегам и берендеям, в первые десятилетия заселения этих земель отношения были очень неровные. Кочевники стремились, естественно, к федеративности, дающей им самостоятель­ность и фактическое равноправие с русскими княжества­ми. Этого ни в коей мере не желали допустить князья, и прежде всего Владимир Мономах. Мы уже говорили, что, будучи еще молодым княжичем, он по поручению отца приводил к повиновению взбунтовавшихся торков, это повторилось и в 1121 г., когда он вновь прогнал кочев­ников из Руси: «прогна... берендичи... а торци и печенези сами бежаша» (ПСРЛ, II, с. 286). Очевидно, действия Владимира были весьма суровыми, если кочевники сами — без нажима — ушли от разгневанного князя.

 

Единственной формой взаимоотношений, которых до­бивались и требовали русские князья, были вассальные. бчевидно, во всяком случае, часть кочевников принимала эти условия: за пожалованную землю они становились вассалами сюзеренов — Киевского, Переяславского и Черниговского княжеств.