Человек и мир
Рассматривая любой вопрос, философ имеет дело с целым, с миром. Это целое не является простой совокупностью всего, совокупностью внешних вещей. «Мир, - как пишет В. В. Бибихин, - не большой мешок, куда положено все, что есть. „Концепция" мира как множества „всех вещей" не просто мешает увидеть угрозу для мира, она сама и есть опасность. Опасность в том, что нам начинает казаться, что мир где-то там; что вещь, одна, один человек - это еще не мир, а вот много вещей, много людей будто бы мир» [6, с. 63]. Что это за опасность, о которой предупреждает философ?
Это не только опасность пренебречь одной вещью, одним человеком ради «большинства» вещей и людей. Это и опасность уклонения от своего человеческого предназначения. Если мир понимается как что-то независимое от меня, готовое, то и спроса с меня за мир никакого быть не может. «Только не я могу» (М. К. Мамардашвили) - этот принцип исповедует человек, потерявшийся в мире как нагромождении вещей и событий. Целое мира требует от человека участия: «Сперва человек как смертный достигнет, обитая, мира как мира. Только то, что облечено миром, станет однажды вещью» [6, с. 326].
Итак, во-первых, мир присутствует в каждой вещи, он не есть их совокупность, и вещь становится вещью только внутри мира, понятого как согласие целого. Во-вторых, мир как согласие целого требует чего-то от человека, чтобы быть согласием, поскольку оно не может быть обретено без его усилия. «Мир - согласие целого, и целое, как напоминает это наше слово, больше похоже на спасение вещей, чем на их сумму» [5, с. 377]. Мир, целое, с которым имеет дело философия, затрагивает человека в его существе. Не только вещи, но и человек может чувствовать себя самим собой, чувствовать себя дома - только в мире, понятом как согласие целого. Достижение так понятого мира есть часть человеческого предназначения.
Таким образом, философия, имеющая дело с миром как согласным единством целого, и вопрос о предназначении человека оказываются тесно связанными: «Философия - мы как-то вскользь, пожалуй, знаем, - пишет М. Хайдеггер, - вовсе не заурядное занятие, в котором мы по настроению коротаем время, не просто собрание познаний, которые в любой момент можно добыть из книг; но - мы лишь смутно это чувствуем - нечто нацеленное на целое и предельнейшее, в чем человек выговаривается до последней ясности и ведет последний спор» [13, c. 330].
Философия так спрашивает о мире, что сами спрашивающие оказываются поставленными под вопрос: «Метафизика есть вопрошание, в котором мы пытаемся охватить своими вопросами совокупное целое сущего и спрашиваем о нем так, что сами, спрашивающие, оказываемся поставлены под вопрос» [13, с. 333]. Почему философия - это вопрошание? Может быть, точнее будет определить ее как знание о целом?
Но целое - не наблюдаемо, оно не может быть схвачено в предметном знании. «Целое мира - дает о себе знать в сомнении, что подсунутое мне вместо целого - действительно целое», - пишет В. В. Бибихин [5, с. 370]. Целое не может быть налично данным, поэтому если уж называть философию знанием, то надо вслед за Николаем Кузанским, немецким мыслителем эпохи Возрождения, назвать ее ученым незнанием, умудренным неведением. Философия - это дотошная осведомленность о невозможности знать целое. Каждый раз, изнутри каждой новой эпохи, она восстанавливает первоначальную предельную вопросительность своих тем.
Дельфийский оракул назвал Сократа мудрейшим из греков за то, что он понял - та Истина, которую ищет человек, истина о целом и предельнейшем, не может вместиться ни в какое знание. «Знаю, что ничего не знаю» - эта формула является единственной доступной знанию истиной о целом.
