Василь Быков: эстафета
Он упал на заборонованную мякоть огородной земли, не добежав всего каких-нибудь десяти шагов до иссеченного осколками белого домика с разрушенной крышей — вчерашнего ориентира три.
Перед тем он, разорвав гимнастерку, пробрался сквозь чащу живой изгороди, в которой с самого начала этого погожего утра гудели, летали пчелы, и, окинув быстрым взглядом редкую цепочку фигур, бежавших к окраинным домикам, замахал руками и сквозь выстрелы крикнул:
— Принять влево, на церковь!!!
Потом пригнулся, боднул головой в пилотке и, выронив пистолет, уткнулся лицом в теплую мякоть земли. Сержант Лемешенко в это время, размахивая автоматом, устало трусил вдоль колючей, аккуратно постриженной зеленой стены и едва не наскочил на своего распростертого взводного. Сперва он удивился, что тот так некстати споткнулся, потом ему все стало ясно.
Лейтенант навсегда застыл, прильнув русоволосой головой к рыхлой земле, поджав под себя колено левой ноги, вытянув правую, и несколько потревоженных пчел суетились над его неподвижной пропотевшей спиной.
Лемешенко не остановился, только нервно подернул губами и, переняв команду, закричал сквозь грохот боя:
— Взвод, принять левее! На церковь! Эй, на церковь!!! Взвода, однако, он не видел — два десятка автоматчиков уже достигли изгороди, садов, строений и пропали в грохоте нараставшего боя. Справа от сержанта, на соседнем подворье, мелькнуло за штакетником серое лицо пулеметчика Натужного, где-то за ним показался и исчез молодой белокурый Тарасов. Остальных бойцов его отделения не было видно, но по тому, как время от времени потрескивали их автоматы. Лемешенко чувствовал, что они где-то рядом.
Держа наготове свой ППШ, сержант обежал домик, запыленными сапогами хрустя по битому стеклу и сброшенной с крыши кровле. В нем тлела невыразимая, так и не проясненная скорбь об убитом командире, у которого, словно эстафету, подхватил он очередную заботу — повернуть взвод фронтом к церкви. Лемешенко не очень понимал, почему именно на церковь, но последний приказ командира приобрел уже силу и вел его в новом направлении.
От домика по узкой дорожке, выложенной кирпичом, он добежал до калитки. За штакетной оградой тянулся узкий переулок. Сержант взглянул в одну сторону, в другую. Кое-где сюда выбегали со дворов бойцы и также оглядывались. Вон его Ахметов — выскочил возле трансформаторной будки, оглянулся и, увидев командира отделения посреди улицы, направился к нему. Где-то среди садов и домиков с лютым ревом разорвалась мина, рядом на крутой крыше, сбитая осколками, сдвинулась и посыпалась вниз кровля.
— Влево давай! К церкви!!! — крикнул сержант и сам побежал вдоль проволочной ограды, отыскивая проход. Впереди из-за кудрявой зелени недалеких деревьев синим шпилем торчала в небе колокольня — новый ориентир их наступления.
Тем временем в переулок один за другим высыпали автоматчики; появился сзади низенький, неуклюжий, с кривыми в обмотках ногами пулеметчик Натужный; за ним новичок Тарасов, который с самого утра не отставал от опытного пожилого бойца; с какого-то двора лез через изгородь увалень Бабич в перевернутой на голове пилотке. «Не мог найти другого прохода, тюфяк»,— мысленно выругался сержант, увидев, как тот сначала перебросил через забор свой автомат, а потом неуклюже перевалил нескладное медвежье тело.
— Сюда, сюда давай! — махнул он, злясь потому, что Бабич, подняв автомат, начал отряхивать испачканные колени.— Быстрее! Автоматчики наконец поняли команду и, находя проходы, исчезали в калитках домов, за строениями. Лемешенко попал в раскрытые ворота и вбежал в довольно широкий заасфальтированный двор, на котором разместилось какое-то низкое строение, видно гараж. Вслед за сержантом вбежали сюда его подчиненные — Ахметов, Натужный, Тарасов, последним трусил Бабич.
— Лейтенанта убило! — крикнул им сержант, высматривая проход.— Возле белого дома.
В это время откуда-то сверху и близко прогрохотала очередь, и пули оставили на асфальте свежие следы. Лемешенко бросился в укрытие под глухую бетонную стену, что огораживала двор, за ним остальные, только Ахметов споткнулся и схватился за флягу на поясе, из которой в две струи лилась вода.
— Собаки! Куда угодили, гитлерчуки проклятые...
— Из церкви, — сказал Натужный, всматриваясь сквозь ветви деревьев в сторону колокольни. Его невеселое, попорченное оспой лицо стало озабоченным.
За гаражом нашлась калитка с завязанной проволокой щеколдой. Сержант вынул финку и двумя взмахами перерезал проволоку. Они толкнули дверь и оказались под развесистыми вязами старого парка, но тут же попадали. Лемешенко резанул из автомата, за ним ударили очередями Ахметов и Тарасов — между черных жилистых стволов бежали врассыпную зеленые поджарые фигуры врагов. Неподалеку за деревьями виднелась площадь, а за ней высилась уже ничем не прикрытая церковь, там бегали и стреляли немцы.
Вскоре, однако, враги заметили их, и первая пулеметная очередь брызнула щебенкой с бетонной стены, засыпав потрескавшуюся кору вязов. Надо было бежать дальше, к площади и к церкви, преследуя врага, не слезать с него, не давать ему опомниться, но их было мало. Сержант посмотрел в сторону — больше пока никто не пробрался к этому парку: чертовы подворья и изгороди своими лабиринтами сдерживали людей.
Пулеметы били по стене, по шиферной крыше гаража, бойцы распластались по траве и отвечали короткими очередями. Натужный выпустил с полдиска и утих — стрелять было некуда, немцы спрятались возле церкви, и их огонь с каждой минутой усиливался.
Ахметов, лежа рядом, только сопел, зло раздувая тонкие ноздри и поглядывая на сержанта. «Ну, а что дальше?» — спрашивал этот взгляд, и Лемешенко знал, что и другие тоже поглядывали на него, ждали команды, но скомандовать что-либо было не так-то просто.
— А Бабич где?
Их было четверо с сержантом: слева Натужный, справа Ахметов с Тарасовым, а Бабич так и не выбежал со двора. Сержант хотел было приказать кому-нибудь посмотреть, что случилось с этим увальнем, но в это время слева замелькали фигуры автоматчиков их взвода — они сыпали откуда-то довольно густо и дружно ударили из автоматов по площади.
Лемешенко не подумал даже, а скорее почувствовал, что время двигаться дальше, в сторону церкви, и, махнув рукой, чтобы обратить внимание тех, кто был слева, рванулся вперед. Через несколько шагов он упал под вязом, дал две короткие очереди, кто-то глухо шмякнулся рядом, сержант не увидел его, но почувствовал, что это Натужный. Затем он вскочил и еще пробежал несколько метров. Слева не утихали очереди — это продвигались в глубь парка его автоматчики.
«Быстрее, быстрее»,—в такт сердцу стучала в голове мысль. Не дать опомниться, нажать, иначе если немцы успеют осмотреться и увидят, что автоматчиков мало, тогда будет плохо, тогда они здесь завязнут...
Пробежав еще несколько шагов, он упал на старательно подметенную, пропахшую сыростью землю; вязы уже остались сзади, рядом скромно желтели какие-то цветы. Парк окончился, дальше, за зеленой проволочной сеткой, раскинулась блестящая от солнца площадь, вымощенная мелкими квадратами сизой брусчатки. В конце площади возле церкви суетились немцы в касках.
«Где же Бабич?» — почему-то назойливо сверлила его мысль, хотя теперь появилось больше беспокойства: надо было как-то атаковать церковь через площадь, а это дело казалось ему нелегким.
Автоматчики, не очень слаженно стреляя, выбегали из-за деревьев и залегали под оградой. Дальше бежать было невозможно, и сержанта очень беспокоило, как выбраться из этого опутанного проволокой парка. Наконец его будто что-то осенило — он выхватил из кармана гранату и повернулся, чтобы крикнуть остальным. Но что кричать в этом грохоте! Единственно возможной командой тут был собственный пример, надежный командирский приказ: делай, как я. Лемешенко вырвал из запала чеку и бросил гранату под сетку ограды.
Дыра получилась небольшая и неровная. Разорвав на плече гимнастерку, сержант протиснулся сквозь сетку, оглянулся — следом, пригнувшись, бежал Ахметов, вскакивал с пулеметом Натужный; рядом прогремели еще разрывы гранат. Тогда он, уже не останавливаясь, изо всех сил рванулся вперед, отчаянно стуча резиновыми подошвами по скользкой брусчатке площади.
И вдруг случилось что-то непонятное. Площадь покачнулась, одним краем вздыбилась куда-то вверх и больно ударила его в бок и лицо. Он почувствовал, как коротко и звонко брякнули о твердые камни его медали, близко, возле самого лица, брызнули и застыли в пыли капли чьей-то крови. Потом он повернулся на бок, всем телом чувствуя неподатливую жесткость камней, откуда-то из синего неба взглянули в его лицо испуганные глаза Ахметова, но сразу же исчезли. Еще какое-то время сквозь гул стрельбы он чувствовал рядом сдавленное дыхание, гулкий топот ног, а потом все это поплыло дальше, к церкви, где, не утихая, гремели выстрелы.
«Где Бабич?» — снова вспыхнула забытая мысль, и беспокойство за судьбу взвода заставило его напрячься, пошевелиться. «Что же это такое?» — сверлил его немой вопрос. «Убит, убит»,— говорил кто-то в нем, и неизвестно было — то ли это о Бабиче, то ли о нем самом. Он понимал, что с ним случилось что-то плохое, но боли не чувствовал, только усталость сковала тело да туман застлал глаза, не давал видеть — удалась ли атака, вырвался ли из парка взвод...
После короткого провала в сознании он снова пришел в себя и увидел небо, которое почему-то лежало внизу, словно отражалось в огромном озере, а сверху на его спину навалилась площадь с редкими телами прилипших к ней бойцов.
Он повернулся, пытаясь увидеть кого-нибудь живого,— площадь и небо качались, а когда остановились, он узнал церковь, недавно атакованную без него. Теперь там уже не было слышно выстрелов, но из ворот почему-то выбегали автоматчики и бежали за угол. Закинув голову, сержант всматривался, стараясь увидеть там Натужного или Ахметова, но их не было, зато впереди всех возле угла он увидел новичка Тарасова. Пригнувшись, этот молодой боец ловко перебегал улицу, затем остановился, решительно замахал кому-то «сюда, сюда!» и исчез, маленький и тщедушный рядом с высоченным зданием церкви.
За ним побежали бойцы, и площадь опустела. Тогда сержант в последний раз вздохнул и как-то сразу и навсегда затих. К победе пошли другие...
