Фамилия и прозвище
Фамилия и прозвище
Несколькими главами раньше мы учились отличать прозвища от «мирских» имен. Попробуем установить, чем они отличаются от наших современных фамилий.
Фамилия - имя родовое: его особенность в том, что оно коллективно, принадлежит не одному, а нескольким людям, членам одной семьи. От отцов оно способно переходить к детям, от мужей - к женам. Почти никогда оно не содержит в себе признаков, которые обрисовывали бы те или иные черты, общие всем членам данного рода. Гораздо чаще оно просто прилепляется к ним - людям совершенно разным и непохожим-на основании единственного признака - родства.
А прозвище как раз наоборот: как бы указывает на одного-единственного, данного человека, на его личные, только ему одному присущие отличительные черты. Боярин Андрей Харитонович, первым получивший от великого князя московского Василия Темного прозвище Толстой, был, несомненно, человеком тучным. Тот римский мальчик, который водил своего слепого отца, поддерживая его подобно «сципиону» - посоху, по заслугам был назван «Сципионом». Если бы в роду Сципионов не появился человек, обладавший особенно крупным носом, никому из членов этого рода не было бы придано личное прозвище Нбзика (Носач).
Тот, кто жил в дореволюционной русской деревне, помнит: почти каждый крестьянин имел, кроме имени отчества и патронимической полуфамилии, данной по отцу (Николай Степанов Степанов), и еще какое-нибудь - нередко затейливое и злое, подчас ласковое и почтительное - прозвище, отражавшее, как в зеркале, те или другие его личные свойства.
А зовут меня Касьяном,
А по прозвищу - Блоха!.. -
добродушно мурлычет себе под нос чернявый малорослый мужичонка-Касьян с Красивой Мечи у И. С. Тургенева.
«Вот и пришел он к моему покойному батюшке, - рассказывает помещик Полутыкин про своего оброчного крестьянина,-и говорит: дескать, позвольте мне, Николай Кузьмич, поселиться у вас в лесу на болоте... Вот он и поселился на болоте. С тех пор Хорем его и прозвали».
Просмотрите «Записки охотника» Тургенева, - почти в каждом рассказе вы встретите эти замечательные личные прозвища. И почти всегда они точно соответствуют замечанию Гоголя - так подходят к их носителям, что «...нечего прибавлять уже потом, какой у тебя нос или губы,-одной чертой обрисован ты с ног до головы!»
«...Настоящее имя этого человека было Евграф Иванов; но никто во всем околотке не звал его иначе как Обалдуем, и он сам величал себя тем же прозвищем: так хорошо оно к нему пристало. И действительно, оно как нельзя лучше шло к его незначительным, вечно встревоженным чертам...
...Моргач нисколько не походил на Обалдуя. К нему тоже шло названье Моргача, хотя он глазами не моргал более других людей; известное дело: русский народ на прозвища мастер». И далее: «Я никогда не видывал более проницательных и умных глаз, как его крошечные лукавые „гляделки". Они никогда не смотрят просто - всё высматривают да подсматривают».
Рядом с этими, великолепно обрисованными самими своими прозвищами, людьми в том же рассказе «Певцы» выведены еще Дикий Барин, в котором, по словам автора, «особенно поражала... смесь какой-то врожденной, природной свирепости и такого же врожденного благородства», и Яков-Турок, «прозванный Турком, потому что действительно происходил от пленной турчанки» (И. С. Тургенев. Записки охотника. Собр. соч., т. I, М., Гослитиздат, 1953.) . Четыре прозвища, и про каждое из них наблюдательный автор сообщает, что оно прямо вытекало из личных свойств, внешности, характера или жизни его носителя. В этом и есть смысл «прозывания»; если бы такие прозвища давались без причин и оснований, не характеризуя человека, они не могли бы существовать.
Но ведь именно этим определяется их важнейшее свойство: они и относиться могут только к одному человеку, тому, на которого они похожи. А фамилия должна отличаться как раз обратным свойством: ее должны с одинаковым удобством носить многие люди, обладающие совершенно разными лицами, фигурами, характерами, особенностями поведения и биографии. Фамилия, вообще говоря, не может и не должна ничего решительно характеризовать, ничего выражать. В роду Толстых было великое множество людей худощавых ; среди членов фамилии Сципионов-Назик имелось немало людей с маленькими носами. И тем не менее худышки гордо именовались Толстяками, а курносые римские мальчики - Носарями. Это никого не смущало: ведь тут речь шла уже не о прозвищах , а о родовых именах, то есть о фамилиях.
Таким образом, фамилии могут, помимо всего прочего, рождаться из прозвищ, утративших свой прямой смысл, так же, как они рождаются и из «мирских», народных имен, из названий профессий, из наименований географических пунктов и пр. И происходит это самыми различными путями.
Самый простой и прямой путь очень похож на тот, который в отношении личных имен мы называли «патронимическим». Живет в тургеневских «Певцах» человек, по прозвищу Моргач. У него есть сынишка. «„А Моргачонок в отца вышел!"-говорят о нем вполголоса старики... и все понимают, что это значит, и уже не прибавляют ни слова». Сын Моргача на юге, естественно, получит звание Моргаченка, на севере-Моргачонка или Моргачова, так же как сын Тараса становится или Тарасенком, или Тарасовым. И вот уже из слова «моргач», когда-то бывшего одиночным прозвищем одного человека, его личной характеристикой, возникает родовое имя многих людей, их фамилия, никого не характеризующая ничем, кроме как указанием на происхождение от того, первого, родоначальника. Моргаченки, Моргачовы, Моргачонковы в известном смысле такие же Лагиды наших дней, какими по отношению к своему пращуру Лагу были Птолемеи Египта (см. стр. 146).
Но есть и другой, несколько менее логичный путь; к моей большой радости, и он в одном случае намечен у Тургенева: «Кругом телеги стояло человек шесть молодых великанов, очень похожих друг на друга и на Федю. „Всё дети Хоря!"-заметил Полутыкин. „Всё Хорьки!-подхватил Федя...-Да еще не все: Потап в лесу, а Сидор уехал со старым Хорем в город..."
«Остальные Хорьки (пишет уже и Тургенев, охотно принимая только что возникшее групповое, семейное прозвище) усмехнулись от выходки Феди».
