Сочинение «Мысль бывает светла, только когда озаряется добрым чувством...» В.О. Ключевский. (По одному из произведений русской литературы. — К.Г. Паустовский. «Мещерская сторона»)

...И вот дочитана эта необыкновенная книга — впрочем, небрежное слово «дочитать» мало подходит к К. Паустовс­кому: ведь с последней перевернутой страницей любого его произведения с благодарностью расстаются и с сожалением прощаются. И всегда что-то похожее на удивление и сомне­ние охватывает нас: как, этот прекрасный, блистающий все­ми красками, звучащий и движущийся мир, столь волшебно родившийся прямо на наших глазах, — неужели и он, по­добно обыкновенным книгам, тоже имеет последнюю стра­ницу?

 

[sms]Действительно, проза К. Паустовского в полной мере об­ладает тем редкостным свойством, какое присуще лишь са­мой жизни, — она бесконечно разнообразна и в своих смыс­ловых, красочных, музыкальных, порой едва уловимых под­робностях неизменно свежа, так что при любом повторном чтении всегда кажется чуточку незнакомой, — это, наверное, и придает каждой встрече с ней легкий привкус неразгадан­ной прелести. Ее можно перечитывать множество раз и все­гда обнаруживать всё новые и новые пропущенные оттенки. Иногда поражают даже не нюансы и полутона, не отдельные слова, а целые страницы!.. Предположим, вы читали «Мещер­скую сторону» и почему-то совершенно не обратили внима­ния, какие там у К. Паустовского идут дожди, вас, наверное, задержало что-то иное, но, перечитав те же страницы в дру­гой раз, вы с удивлением обнаружите, что мелодии небесной влаги, звенящей, шумящей, ворчащей, поющей, сосредото­ченной, вкрадчивой, не менее важны в этой повести, как, ска­жем, звуки птиц, или шум деревьев, или звон высоких жест­ких приречных трав, когда дует сильный ветер.

 

 Именно так бывает и в самой жизни: вы постоянно находи­те в ней то, что, конечно же, всегда в ней существовало, на что вы уже неоднократно смотрели, но почему-то не видели. Но это «что-то» в какой-то день вдруг четко и выпукло про­явилось, как будто только что родилось на ваших изумлен­ных глазах.

 

Вот почему создается впечатление, что в прозе К. Паус­товского, где мир словно постоянно творит и возобновляет сам себя, где слово неотрывно от жизни, эта традиционно беллетристическая так называемая «последняя страница» как бы отсутствует. Повествовательные рамки у писателя широко разомкнуты, сюжет размыт. В такую свободную прозу легко входят и естественно в ней перемежаются самые различные времена и несхожие географические пространства. Они жи­вут в этом просторном мире, в этой живой вселенной соб­ственной нескончаемой жизнью.

 

 Может быть, здесь и заключена одна из причин особой] прочности такой на вид хрупкой, лирически нежной, похожей на прекрасные стихи прозы Паустовского.

 

 Обилие странствий, описанных им, прямо-таки поражает.1 Он был на Кольском полуострове, жил в Мещере, изъездил Кавказ и Украину, Волгу, Каму, Днепр, Оку и Десну, Ладож­ское и Онежское озера, был в Средней Азии, на Алтае, в Сибири, в Крыму, Латвии, Эстонии, Литве, Белоруссии, по­сетил Афины, Стамбул, Рим, Париж, Стокгольм, — впрочем, если перечислять все места, потребовалось бы составить очень длинный список. Все поездки так или иначе «отзыва­лись» в творчестве — иногда это был рассказ или очерк, иногда целая книга. Мещерский край, эта последняя любовь К. Паустовского, вызвал целую россыпь изумительных по лиризму рассказов и пленительную по своей поэтичности, прозрачности красок и музыкальности повесть «Мещерская сторона». Поэтичность всегда сочеталась у писателя с такой документально-географической точностью, что его лиричес­кая проза была предметом уважительного внимания ученых-географов.

 

Эта страсть к путешествиям зародилась у К. Паустовского в детстве — она пришла от книг, в которых описывались раз­ные экзотические страны. Как это часто бывает, тяга к не­обычному, распалявшая воображение и дававшая крылья самым необыкновенным мечтам, возникла у киевского гимна-" зиста, сына железнодорожного статистика, вопреки окружав­шей его прозаической среде, с ее серенькими буднями и скуч­ными праздниками.

 

Уход в другую, вымышленную действительность был, как это видно из автобиографической повести «Далекие годы», неосознанным протестом, затаившимся бунтом и противояди­ем против косной, мещанской, тоскливо аккуратной, бескра­сочной повседневности. Проза Паустовского озарена добрым чувством и поэтому светла. [/sms]