Сочинение"«Раздается мерный шаг...» (По поэме А.А. Блока «Двенадцать»)"

Понятно, что в период «правления» коммунистов поэма Блока «Двенадцать» была модной темой для школьных сочи­нений. Как поэма Маяковского «В.И. Ленин» или рассказы Зощенко на ту же тему. Не совсем понятна настойчивость тех, кто вновь и вновь возвращается к этой тематике. Тем не ме­нее даже в «заказном» творчестве большого художника все­гда есть искры таланта.

 

[sms]Трудно поверить в эйфорию утонченного эстета Блока пе­ред новыми правителями России — неграмотными оборван­цами и уголовниками, выпущенными большевиками из тюрем. Цветаева, например, сориентировалась быстро:

 

Свершается страшная спевка,

Обедня еще впереди,

Свобода — гулящая девка

 На шалой матросской груди.

 

Марина еще вернется в Россию. Чтобы кончить свою жизнь в петле. Блок же писал Зинаиде Гиппиус, у которой хватило ума эмигрировать:

 

Рожденные в года глухие

Пути не помнят своего.

 Мы — дети страшных лет России —

Забыть не в силах ничего.

 Испепеляющие годы!

 Безумья ль в вас, надежды ль весть?

 От дней войны, от дней свободы —

Кровавый отсвет в лицах есть.

 Есть немота — то гул набата

Заставил заградить уста.

 В сердцах, восторженных когда-то,

Есть роковая пустота.

 

Роковая пустота» сменялась надеждами и сомнениями. Лучшие представители интеллигенции перемалывались рево­люционным молохом. «Революцьонный держите шаг, неуго­монный не дремлет враг». Враг не дремал. Власть перешла к Учредительному собранию. Буржуй стоял, «как пес голод­ный». Бандиты из ЧК стреляли просто бандитов. Тельняшки и черные бушлаты наводили ужас. «В тайник души проникла плесень, но надо плакать, петь, идти...» А везде «ветер, ве­тер... На всем белом свете». 

 

Ветер был черным, снег — белым.

«Черный ветер, белый снег.

 На ногах не стоит человек».

 

Матросня изливала хмель в частушках. Поэт вставлял их в поэму:

 

Ешь ананасы, рябчиков жуй,

 День твой последний приходит, буржуй.

 

В Чрезвычайной комиссии для расстрелов выделили га­раж. Чтоб не так громко были слышны выстрелы и крики обреченных, заводили двигатель старого «форда». Трещал мотор, трещали выстрелы. В Поволжье в период голода, спро­воцированного большевистским правительством, были слу­чаи людоедства. От дистрофии погибло семьдесят процен­тов населения. Адмирал Колчак, дворянин, ученый, отваж­ный полярный исследователь, пытался навести порядок в Сибири. Его расстреляли у реки Иркут. Эта река славится своими омутами...

 

Поэма складывалась трудно. Чужие, примитивные ритмы, как казалось Блоку, передавали ритмику нового времени. Но талант поэта был столь высок, что он действительно передал и страх, и разруху, и разгул — все то, без чего не обходится революция. Он уловил рваную музыку того времени, и уже поэтому поэма вошла в историю.

 

Думается, что Блок, как многие поэты, уже предчувство­вал нечто, когда писал в 1905 году:

 

Я вижу: ваши девы слепы,

У юношей безогнен взор.

Назад! Во мглу! В глухие склепы!

Вам нужен бич, а не топор!

 

Современные вандалы предпочитали маузер.

 

Разворачивайтесь в марше,

 Словесной не место кляузе,

Тише ораторы, ваше

Слово, товарищ маузер.

 

Маяковскому, возможно, было легче. Он в пятнадцать лет читал «Капитал». Блок в этом возрасте читал другую литера­туру. (Впрочем, Маяковский разрешил сомнения прямолиней­но, при помощи браунинга.) Блок же очень любил жизнь.

 

О, я хочу безумно жить,

 Все сущее — увековечить,

Безличное — вочеловечить,

Несбывшееся — воплотить!

Пусть душит жизни сон тяжелый,

 Пусть задыхаюсь в этом сне, —

 Быть может, юноша веселый

В грядущем скажет обо мне...

 

Сказал. И не только юноша. И хорошо, что хватило поэту мужества поставить впереди отряда, идущего в обреченность ошибочного общества, Иисуса — «в белом венчике из роз».[/sms]