Знак Крысы. Пожиратели времени.

Четырехшаговая симметрия выводит нас на самую сложную и мудреную структуру, получившую название идеологической. Можно представить эту структуру через способы познания мира. Так, например, есть знаки, реали­зующие себя через логические конструкции, доверяющие только логически безупречным идеям. Речь идет о знаках Петуха, Быка и Змеи. В противоположность им существу­ют так называемые реалисты, которые не верят в действен­ность абстракций, опираясь на жизненный опыт, как свой, так и чужой. Таких мыслителей представляют знаки Кота, Козы и Кабана. Легко заметить, что перечисленные шесть знаков — нечетные.

 

В перпендикулярной проблематике находятся четные знаки. Волевые знаки (Тигр, Собака и Лошадь) пытаются совместить оба подхода: абстрактно-логический и реалис­тический. Таким мыслителям сложнее всего, ибо каждая мысль, каждая идея подвергаются двойному контролю.

 

И наконец, оставшиеся три знака, среди которых и Крыса (два других — Дракон и Обезьяна), не доверяют ни обобщенному жизненному опыту, ни абстрактному схе­матизированию. Спрашивается, а чему же они тогда дове­ряют? Можно сказать, что у них вообще нет никаких критериев в отборе информации. Пример очень точной характе. ристики такого мышления был сказан по поводу испанского писателя Рамона Гомеса (1888—1963): «Это человек, кото, рый говорит все, что взбредет ему в голову, пишет все, что говорит, и публикует все, что пишет».

 

Можно сказать, что доверяют они лишь каждому ново. му опыту, проводимому непосредственно в текущий mq. мент. Так что этих мыслителей можно назвать эмпириками людьми, верящими только тому, что видят. С другой сторо. ны, недоверие к опыту и логике подразумевает наличие какого-то неучтенного фактора, не поддающегося прямому анализу или наблюдению. Так возникают каноны мистичес­кого мышления, построенного на прозрениях, видениях, смутных предчувствиях, конспектировании снов и прочей мутной атрибутике изнаночного мира.

 

Можно ту же самую ситуацию рассмотреть с другого угла зрения: логики (Петух, Змея, Бык) всегда апеллиру­ют к будущему, ибо будущее — идеальная среда для абст­рактного моделирования. Реалисты (Кот, Коза, Кабан), переоценивая обобщенный опыт («сын ошибок труд­ных»), идеально чувствуют себя в описании прошлого. Волевые знаки (Тигр, Собака, Лошадь) пытаются соеди­нить прошлое с будущим, провести единую линию через настоящее, нарисовать траекторию жизненных процес­сов. Ну а что же остается нашим мистикам, среди кото­рых находится Крыса? Им остаются те самые идеи, кото­рые не подвержены времени, вечные вопросы. Именно погрузив себя в толщу тягостных вечных вопросов, они обретают легкость бытия и чувствуют себя в этом враж­дебном для них мире вполне уютно и по-домашнему. Ну кто еще с такой легкостью написал бы строки: «Не везет мне в смерти — повезет в любви», как не Крыса, в данном случае Булат Окуджава (1924—1997). Только мистики готовы между двух рюмок водки обсудить главные вопро­сы бытия. У других от таких разговоров крышу сносит, а этим хоть бы что.

 

проявления мистического мышления достаточно раз-бразны: с одной стороны, тянет стать мелочным акку-истом, с другой — Крыса испытывает огромное жела-е встать над миром, подняться над реальностью, по сути, ать человеком не от мира сего, почти лунатиком. В лю­бом случае понятие психологической нормы для Крыс чрезвычайно условно.

 

Кажущаяся грандиозность так называемых вечных вопросов не делает мистиков глубокими мыслителями, мыслят они достаточно вольно, небрежно и самонадеян­но. Впрочем, и при этой вольности находятся удобные и адекватные темы. Речь идет об описании тех явлений, ко­торые мистичны сами по себе. В природе мистическим законам подчиняются стихии огня и воды, все, что связа­но с цепными реакциями, вихревым, турбулентным дви­жением. В творчестве мистические знаки всегда опираются на самые эфемерные и неуловимые субстанции: сновидения, галлюцинации, грезы, экстаз — отсюда сюрреализм, театр абсурда.

 

Впрочем, самое главное мистическое явление давно обрело прописку как в жизни, так и в творчестве всех без исключения людей — это любовь. Лидерство любви во многом случилось также благодаря мистикам, ибо именно они стали главными проповедниками любви в нашем мире. И Крыса в этом смысле безусловный лидер. Любовь, как известно, не подчиняется законам логи­ки, и формула любви, к которой стремился Калиостро («Формула любви»), не исчислима. Но ведь и обобщен­ный житейский опыт в любви бесполезен, более того, он сплошь и рядом мешает любви, заглушает чистый «голос сердца».

 

 Так вот, Крысы, отвергающие, как было сказа­но, житейскую мудрость и логику, более других смогли приблизиться к тайнам любви. Благодаря тем самым двум не» первейший из знатоков любви — это конечно же Уильям Шекспир (1564—1616), именно он сумел найти какой-то зыбкий порядок в этом непостижимом явлении. Его драматургия — это и есть энциклопедия люб. ви. Второй, наверное, — Лев Толстой (1828—1910) один из величайших проповедников любви. Можно доба! вить к ним нашего доморощенного «часового любви». Булата Окуджаву или американца Джека Лондона («Сер. дца трех»).

 

А вот с пониманием причинно-следственных связей у мистиков вообще и у Крыс в частности большие пробле-мы. Как мыслители, они слишком отрываются от реальнос­ти, поднимаются над осью времени, а потому с трудом раз-личают последовательность событий в цепи как истории так и жизни. Перечитайте «Маленького принца» Антуанаде Сент-Экзюпери и скажите: про какое это время и существуют ли в этой книге хоть какие-то признаки времени. Прелесть и ужас этой книжки в том, что время там остано­вилось, точнее, просто отсутствует.

 

С мистическим мышлением связана уникальная ем­кость крысиного мозга. Люди этого знака в состоянии удерживать в своем сознании огромный массив несис­тематизированной информации. Крыса обладает спо­собностью ставить рядом несопоставимое и сводить во­едино несоединимое. В этой своей способности Крысы удивительным образом перекликаются с величайшими обобщителями волевых знаков. Тот же Лев Гумилев (1912—1992) предчувствовал некоторые исторические законы, хотя логики в его построениях нет практически никакой.

 

А еще мистическое мышление порождает так называе­мую романтическую волю, силу, в основе которой не тон­кий расчет и баланс логики и здравого смысла, а некая идея-фикс, которая мобилизует все силы организма на свое достижение, но никак не озабочена поисками рацио­нального обоснования. В сочетании с фатализмом это ог­ромная сила.

 

Вспомним, например, историю построения храма «Саграда фамилия» длиной в целую жизнь величай­шим архитектором Антонио Гауди (1852—1926).