Сочинение: Бездны русской души в повести И. А. Бунина «Суходол»

В повести «Суходол» И. А. Бунин рисует безумную россий­скую действительность, которая порождает русскую душу, пол­ную причудливых контрастов: то щедрую и отзывчивую, то бе­зудержную и страстную.

Как писал позже сам Иван Алексеевич, «Суходол» относится к произведениям, «резко рисовавшим русскую душу, ее своеоб­разные сплетения, ее светлые и темные, но почти всегда траги­ческие основы».

Удивительно уже то, какими страстными приверженцами Суходола были его обитатели. Так, дворовая девушка Наталья «целых восемь лет отдыхала... от Суходола, от того, что заста­вил он ее выстрадать», но все-таки при первой же возможности возвращается туда. «Барышня» тетя Тоня прозябала в нищете, в бедной крестьянской избе, но не допускала даже мысли о жизни в другом месте, хотя «и счастья, и разума, и облика че­ловеческого лишил ее Суходол». Глубоко тоскует по родным местам беззаботный и легкомысленный Аркадий Петрович. «Один, один Хрущев остался теперь в свете. Да и тот не в Су­ходоле!» — говорит он.

В чем же причина такой сильной привязанности к этому глухому месту, к «...голому выгону, к избам и оврагам, и разо­ренной усадьбе Суходола»? Писатель объясняет это особеннос­тью «суходольской» души, над которой огромную власть имеют воспоминания, очарование степных просторов и древняя семейственность. В повести показаны кровные и тайные узы, «неза­конно» связывающие дворовых и господ.

[sms]

Все, в сущности, род­ственники в Суходоле. «...Кровь Хрущевых мешалась с кровью дворни и деревни спокон веку». Согласно семейным преданиям, в жилах дедушки Петра Кирилловича течет не только кровь знатных и легендарных предков, «людей вековой литовской крови да татарских князьков». Лакей Герваська является его незаконным сыном, а Наталья, нянька молодых господ Хруще­вых, воспринимается ими как истинно родной человек. Может, поэтому так причудливо переплетаются в характере суходоль-цев вспыльчивость, доходящая до неистовства, и отходчивость, крайняя жестокость и мягкость, сентиментальность, мечтатель­ность.

 

Быт тоже оказал свое влияние на душевное состояние людей. Даже дом суходольский был сумрачен и страшен: тем­ные бревенчатые стены, темные полы и потолки, темные тяже­лые двери, черные иконы, которые жутко озарялись сполохами и отблесками молний в ненастные грозовые ночи. «По ночам в доме было страшно. А днем — сонно, пусто и скучно». Даже заветная дедовская икона святого Меркурия, «мужа знатного», обезглавленного врагами, вызывает страх: «И жутко было гля­деть на суздальское изображение безглавого человека, держав­шего в одной руке мертвенно-синеватую голову в шлеме, а в другой икону Путеводительницы, — на этот, как говорили, заветный образ дедушки, переживший несколько страшных по­жаров, расколовшийся в огне, толсто скованный серебром и хранивший на оборотной стороне своей родословную Хруще­вых, писанную под титлами».

Вокруг барского дома широко раскинулась деревня — «большая, бедная и беззаботная». Жители ее «все в господ» — не отличаются хозяйственностью и практичностью. На них то­же оказали влияние упадок и вырождение помещичьей жизни, ненормальность ее. Быт Суходола — уродливый, праздный и расхлябанный, мог располагать только к безумию. Так, по­томки господ Хрущевых узнают из рассказов своей няни Ната­льи, что «...сумасшедший дед наш Петр Кириллыч был убит в этом доме незаконным сыном своим Герваськой, другом отца нашего и двоюродным братом Натальи; узнали, что давно сошла с ума — от несчастной любви — и тетя Тоня; ...узнали, что схо­дила с ума и Наталья, что еще девчонкой на всю жизнь полю­била она покойного дядю Петра Петровича, а он сослал ее в ссылку, на хутор Сошки...»

Не удивительно, что Горький назвал повесть «Суходол» од­ной «из самых жутких русских книг». Это повесть о сокрушительных страстях, тайных и явных, безгрешных и порочных. Против этих страстей бессильны любые доводы рассудка, они всегда разбивают жизни.

«Любовь в Суходоле необычна была. Необычна была и нена­висть». Вот дедушка Петр Кириллович, впавший в детство и доживающий свои дни в тихом помешательстве. Романтики из дворовых объясняли его слабоумие любовной тоской по умершей красавице жене. Погибает Петр Кириллович внезапно и нелепо от руки своего незаконного отпрыска Герваськи, страшного человека, которого боятся и дворовые, и сами госпо­да. «У господ было в характере то же, что и у холопов: или вла­ствовать, или бояться».

Следующей жертвой роковых страстей стала дочь Петра Кирилловича — барышня Тонечка. Влюбившись в товарища брата, она «тронулась» и «обрекла себя в невесты Иисусу слад­чайшему». Жила, переходя от тупого равнодушия к приступам бешеной раздражительности. Но и в ее безумии все видели что-то мистическое и страшное «Уже все понимали теперь: по ночам вселяется в дом сам дьявол. Все понимали, что имен­но, помимо гроз и пожаров, с ума сводило барышню, что застав­ляло ее сладко и дико стонать во сне, а затем вскакивать с та­кими ужасными воплями, перед которыми ничто самые оглу­шительные удары грома».

Доживала свои дни барышня в крестьянской избе, заставлен­ной обломками старой мебели, заваленной черепками битой по­суды, загроможденной рухнувшим на бок фортепьяно». На этом фортепьяно юная Тонечка, смуглая и черноглазая, в платье из оранжевого шелка, когда-то играла для Него...

Трагически сложилась и судьба Натальи, дворовой девушки. Не удивительно — ведь Суходол присушил ее душу, овладел всей ее жизнью. А самым прекрасным и удивительным в ее жизни была любовь к барину Петру Петровичу, которую она пронесла до конца своих дней. Со сказочным аленьким цветоч­ком сравнивает ее сама Наталья. Но не суждено цвести аленько­му цветочку в Суходоле. Сказка кончилась очень скоро, кончи­лась стыдом и позором: «Аленьким цветочком, расцветшим в сказочных садах, была ее любовь. Но в степь, в глушь, еще бо­лее заповедную, чем глушь Суходола, увезла она любовь свою, чтобы там, в тишине и одиночестве, побороть первые, сладкие и жгучие муки ее, а потом надолго, навеки, до самой гробовой доски схоронить ее в глубине своей суходольской души».

Душу Натальи Бунин называет «прекрасной и жалкой». На­верное, красота ее внутреннего мира в том, что она способна на глубокие и благородные чувства. Хотя Петр Петрович жестоко поступил с ней, она не затаила злобу, а пронесла свою любовь через всю жизнь. Нет у нее зла и на барышню, которая «измы­вается» над ней: то говорит, как с равной, то набрасывается за малейшую провинность, «жестко и с наслаждением» вырывая ей волосы. Но Наталья не испытывает ненависть к своей мучи­тельнице. Более того, она «души в ней не чает», жалеет ее, счи­тает себя ответственной за нее, ее нянькой и подругой.

 

Наталья готова разделить несчастную судьбу барышни: «.„видно, на ро­ду написано ей погибать вместе с барышней», «...сам Бог отме­тил их с барышней губительным перстом своим». Наверное, это одна из особенностей славянской души — стремление к самопо­жертвованию, к страстной самоотверженной любви, покорности и даже обожанию своих обидчиков. Точно так же дедушка Петр Кириллович и Аркадий Петрович любят Герваську, кото­рый издевается над ними, ведет себя грубо и дерзко.

Эти чувства трудно объяснить. Они не поддаются логике и здравому смыслу. Немец, англичанин или француз не смог бы вести себя так, может быть, поэтому и возник миф о загадочной русской душе.

Для обитателей Суходола характерны также фатализм — «чему быть, тому не миновать» — и религиозность.

У барышни Антонины религиозность носит истерический от­тенок, чем-то напоминающий кликушество. Наталье же вера в Бога приносит покорность и смирение перед судьбой: «У Бога всего много». У прохожих богомолок она научилась терпению и надежде, безропотному принятию всех жизненных испыта­ний. После того, что ей пришлось пережить, она охотно берет на себя роль «чернички, смиренной и простой слуги всех»: «И так как любят суходольцы играть роли, внушать себе непрелож­ность того, что будто бы должно быть, хотя сами же они и выду­мывают это должное, то взяла на себя роль и Наташка». Навер­ное, из-за этой безропотной покорности, безволия, непротивле­ния судьбе Бунин и считает жалкой душу этой женщины.

По мнению писателя, уродства российской действительнос­ти вызывают к жизни бездны русской души. Бунин не навязы­вает эту мысль, она напрашивается сама. Почему столько страданий приходится перенести обитателям Суходола, поче­му так нелепо и трагически складываются их судьбы и так же нелепо и страшно они умирают? По мнению писателя, в этом повинны и вековая отсталость России, и русская непроходимая лень, и привычка к дикости. Позже он писал: «Какая это ста­рая русская болезнь, это томление, эта скука, эта разбалованность, — вечная надежда, что придет какая-то лягушка с вол­шебным кольцом и все за тебя сделает: стоит только выйти на крылечко и перекинуть с руки на руку колечко! Это род нерв­ной болезни...»

Слабы, «жидки на расправу» оказались суходольцы, потом­ки степных кочевников. Быстро обнищал, выродился и начал исчезать с лица земли их род. Их дети и внуки застали уже не жизнь, а предания,.воспоминания о ней. Чужим стал для них степной край, ослабела связь с бытом и сословием, из которого они вышли. Возможно, это и к лучшему. В них, молодых, за­ключались все надежды России, стремление к переменам и к лучшей жизни.[/sms]