Сочинение: А. А. Фет—певец природы и любви

Несомненно, А. А. Фет является одним из самых замеча­тельных русских поэтов-пейзажистов. В его стихах во всей своей красоте предстает русская весна, с цветущими деревь­ями, первыми цветами, с журавлями, кричащими в степи. По-видимому, образ журавлей, так любимый многими русскими поэтами, впервые обозначил Фет. В его поэзии природа изоб­ражена детально. В этом плане он является безусловным но­ватором. В стихах Фета мы встречаем не только традицион­ные образы птиц, окруженные привычным поэтическим орео­лом, таких, как соловей, лебедь, жаворонок, орел, но и таких, казалось бы, простых и непоэтичных, как сыч, лунь, чибис, стриж:

И слышу я в изложине росистой
Вполголоса скрипят коростели.

Автор различает птиц по голосу и более того — знает их по­вадки и места обитания. Это, конечно, следствие не только хо­рошего знания природы, но и любви поэта к ней. Создатель стихов о природе должен обладать незаурядным вкусом, пото­му что в противном случае он рискует впасть в подражание на­родной поэзии, которая изобилует подобными образами.

Как важную грань таланта Фета-пейзажиста нельзя не от­метить несомненно свойственный его творчеству импрессио­низм. Поэт не чурается внешнего мира, он зорко вглядывается в него, изображая таким, каким он представляется его мгновен­ному взгляду. Импрессиониста интересует не предмет, а впе­чатление:

Лишь ты одна скользишь стезей лазурной;
Недвижно все окрест...
Да сыплет ночь своей бездонной урной
К нам мириады звезд.
[sms]

Читателю становится ясно, что картина внешнего мира представлена здесь в том виде, какой ему придало настроение поэта. При всей конкретности описания деталей природа все равно как бы растворяется у Фета в его лирическом чувстве. Природа у поэта «очеловечена», как ни у одного из его предше­ственников. Цветы у него улыбаются, звезды молятся, пруд грезит, березы ждут, ива «дружна с мучительными снами». Ин­тересен момент «отклика» природы на чувство поэта: ...в воздухе за песнью соловьиной Разносится тревога и любовь.

Об этом двустишии Лев Толстой писал: «И откуда у этого добродушного толстого офицера берется такая непонятная ли­рическая дерзость, свойство великих поэтов?»

Фет проявил себя великим поэтом и в любовной лирике. Можно сказать, что он всегда выбирал темой для своих сти­хов только красоту — как в природе, так и в человеке. Сам поэт был уверен в том, что «без чувства красоты жизнь сво­дится к кормлению гончих в душно-зловонной псарне». Кра­сота его ритмов и пейзажей всегда будет радовать благодар­ных читателей.

Любовь — вечная тема поэзии. Но в творчестве Фета она зазвучала по-новому. Салтыков-Щедрин в 1870-е годы писал, что теперь никто не отважится уже воспевать соловьев и ро­зы. Для Фета традиционные темы, напротив, стали основопо­лагающими.

Создание прекрасных стихов о любви объясняется не только особенностями дарования поэта, но имеет и реальную биографическую подоплеку. Источником вдохновения для поэта яви­лась любовь его молодости — дочь сербского помещика Мария Лазич. Любовь их была столь же сильна и высока, сколь и тра­гична. Лазич знала, что Фет никогда не женится на ней, тем не менее ее последними словами перед смертью были: «Виноват не он, а я!» Обстоятельства ее смерти так и не выяснены, однако есть основания полагать, что это было самоубийство. Сознание косвенной вины и тяжесть утраты тяготили Фета на протяже­нии всей его жизни. Современники отмечали холодность, рас­четливость и даже некоторую жестокость Фета в повседневной жизни. Но какой контраст это составляет с другим миром Фе­та — миром его лирических переживаний, воплощенных в его стихотворениях!

Фет ощущает себя и любимую (свое «второе Я») нераздель­но слитыми в другом бытии, реально продолжающемся в мире поэзии: «И хоть жизнь без тебя суждено мне влачить, но мы вместе с тобой, нас нельзя разлучить» («Alter ego»). Поэт по­стоянно ощущает духовную близость со своей любимой. Об этом стихотворения «Ты отстрадала, я еще страдаю...», «В тиши и мраке таинственной ночи...». Он дает любимой тор­жественное обещание: «Я пронесу твой свет через жизнь зем­ную: он мой — и с ним двойное бытие» («Томительно-призывно и напрасно...»).

Поэт прямо говорит о «двойном бытии», о том, что его зем­ную жизнь поможет ему перенести лишь бессмертие его люби­мой, ее жизнь в его душе. Действительно, для поэта образ лю­бимой женщины всегда являлся не только прекрасным и давно ушедшим идеалом другого мира, но и нравственным судьей его земной жизни.

В поэме «Сон», также посвященной Марии Лазич, это осо­бенно ощутимо. Поэма имеет автобиографическую основу: в по­ручике Лосеве легко распознается сам Фет, а средневековый дом, где он остановился, также имеет свой прототип в Дерпте. Комическое описание «клуба чертей» сменяется неким морали­заторством: поручик колеблется в своем выборе, и ему вспоми­нается совсем иной образ — образ его давно умершей любимой. К ней он обращается за советом: «О, что б сказала ты, кого на­звать при этих грешных помыслах не смею».

Но любовная лирика Фета наполнена не только чувством на­дежды и упования. Она также глубоко трагична. Ведь чувство любви очень противоречиво, и чаще всего оно несет не только счастье, но и муки. В стихах Фета часто встречаются такие со­четания, как «радость — страдание»: «блаженство страданий», «сладость тайных мук». Стихотворение «На заре ты ее не бу­ди...» все наполнено таким двояким смыслом. На первый взгляд перед нами безмятежная картина утреннего сна девушки. Но уже второе четверостишие сообщает какое-то напряжение и разрушает эту безмятежность: «И подушка ее горяча, и горяч утомительный сон».

Появление «странных» эпитетов, таких, как «утомительный» к слову «сон», указывает уже не на безмятежность, а на какое-то болезненное состояние, близкое к безумию. Далее объясня­ется причина этого состояния, стихотворение доходит до куль­минации: «Все бледней становилась она, сердце билось больней и больней». Напряжение нарастает, и вдруг последнее четверо­стишие совершенно меняет картину, оставляя читателя в недо­умении: «Не буди ж ты ее, не буди, на заре она сладко так спит». Эти строки представляют контраст с серединой стихо­творения и возвращают нас к гармонии первых строк, но уже на новом витке.

Такой же порыв страсти чувствуется и в стихотворении «Сияла ночь, луной был полон сад...», посвященном Татьяне Берс. Напряжение подчеркивается рефреном: «Тебя любить, обнять и плакать над тобой». В этом стихотворении тихая кар­тина ночного сада контрастирует с бурей в душе поэта: «Рояль был весь раскрыт и струны в нем дрожали, как и сердца у нас за песнею твоей».

«Томительная и скучная» жизнь противопоставлена «сердца жгучей муке», цель жизни сосредоточена в едином порыве ду­ши, пусть даже в нем она сгорает дотла. Для Фета любовь — костер, как и поэзия — пламя, душевный огонь. «Ужель ничто тебе в то время не шепнуло: там человек сгорел!» — восклица­ет Фет в стихотворении «Когда читала ты мучительные стро­ки...». Так же Фет мог сказать о муке любовных переживаний. Но один раз «сгорев», то есть пережив настоящую любовь, Фет тем не менее не опустошен, и всю свою жизнь он сохранил в памяти свежесть этих чувств и образ любимой.

Как-то Фета спросили, как может он в его годы так по-юно­шески писать о любви? Он ответил: «По памяти». Благой гово­рит, что «Фет отличается исключительно прочной поэтической памятью», и приводит в пример стихотворение «На качелях», толчком для написания которого явилось воспоминание 40-лет­ней давности (стихотворение написано в 1890 году). «Сорок лет тому назад я качался на качелях с девушкой, стоя на доске, а платье ее трещало от ветра», — пишет Фет в письме к Полон­скому. Такая «звуковая деталь», как платье, которое «трещало от ветра», наиболее памятна для поэта-музыканта. Вся поэзия Фета построена на звуках и звуковых образах.

Тургенев говорил о Фете, что ждет от него стихотворения, последние строки которого надо будет передавать лишь без­молвным шевелением губ. Ярким примером может служить стихотворение «Шепот, робкое дыханье...», которое построено на одних существительных и прилагательных, без единого глагола.

Свет ночной, ночные тени,
Тени без конца,
Ряд волшебных изменений
Милого лица,
В дымных тучках пурпур розы,
Отблеск янтаря,
И лобзания, и слезы,
И заря, заря!..

Запятые и восклицательный знак также передают велико­лепие и напряжение момента с реалистической конкретнос­тью. Это стихотворение создает точный образ, который при близком рассмотрении дает «ряд волшебных», неуловимых для человеческого глаза «изменений», а в отдалении — точ­ную картину.

Фет, как импрессионист, основывает свою любовную поэзию на непосредственной фиксации своих субъективных наблюде­ний и впечатлений. Сгущение, но не смешение красочных маз­ков, как на картинах Моне, придает описанию любовных пере­живаний необычайное напряжение и предельную четкость об­разу любимой. Какова же она?

Создавая образ героини, поэт подчеркивает отдельные де­тали. «Я знаю твою страсть к волосам», — говорил Григорьев Фету о его рассказе «Кактус». Эта страсть не раз проявляет­ся в фетовских стихах: «люблю на локон твой засматриваться длинный», «кудрей руно златое», «тяжким узлом набежавшие косы», «прядь пушистая волос» и «косы лентой с обеих сто­рон». Хотя эти описания и носят несколько общий характер, тем не менее создается довольно четкий образ прекрасной де­вушки.

Чуть иначе Фет описывает ее глаза. То это «лучистый взор», то «недвижные очи, безумные очи» (аналогично стихо­творению Тютчева «Я очи знал, о эти очи»). «Твой взор откры­тый и бесстрашный», — пишет Фет, и в этом же стихотворении он говорит о «тонких линиях идеала». Возлюбленная для Фе­та — нравственный судия и идеал. Она имеет большую власть над поэтом на протяжении всей его жизни, хотя уже в 1850 го­ду, вскоре после смерти Лазич, Фет пишет: «Идеальный мир мой разрушен давно».

В стихотворении «Долго снились мне вопли рыданий твоих...» поэт называет себя «несчастным палачом», он остро чувствует свою вину за гибель любимой, и наказанием за это явились «две капельки слез» и «холодная дрожь», которые он в «бессонные ночи навек перенес». Это стихотворение окрашено в тютчевские тона и вбирает в себя и тютчевский драматизм.

По-видимому, потеря любимой произвела на Фета столь глубокое впечатление, что поэт пережил некий катарсис, и ре­зультатом этого страдания явился гений Фета — он был допу­щен в высокую сферу поэзии; описания переживаний и ощуще­ние трагизма любви так сильно действуют на читателя потому, что Фет сам пережил их, а его творческий гений облек эти пе­реживания в стихотворную форму. Только могущество поэзии смогло передать их, Фет сам неоднократно говорит о могущест­ве поэзии: «Как богат я в безумных стихах».

Любовная лирика Фета дает возможность глубже проник­нуть в его общефилософские, а следовательно, и в эстетические взгляды, в особенности решения им коренного вопроса об отно­шении искусства и действительности. Любовь, так же как и по­эзия, по Фету, относится к другому, потустороннему миру, ко­торый дорог и близок этому автору. В своих стихах о любви Фет выступал не как воинствующий проповедник «чистого ис­кусства» в противовес шестидесятникам, а создавал свой собст­венный и самоценный мир. И мир этот наполнен истинными пе­реживаниями, духовными стремлениями поэта и глубоким чув­ством надежды.[/sms]