На столбе корона

В нашем кино, как и в любом другом, много фильмов слабых, бесталанных, глупых. Но картины, подобные неприличному звуку, – наше ноу-хау. Такая музыка играет, когда святыни становятся разменной монетой в примитивной идеологической игре. Когда космос, каким всегда является национальный гений, скукоживается до пятачка, на котором уместилось мировоззрение отважных киноавторов.

В истории нашего кино таких неприличных фильмов было, помнится, три: "Лермонтов", "Есенин" и вот теперь – "Пушкин. Последняя дуэль" (2006).

Обычная беда биографических лент – подобострастное возвеличивание героя до масштабов памятника. В этих же случаях беда приходит, откуда не ждешь: под лозунгом "Пришло время узнать правду" герой практически уничтожается, становится ходячим тезисом – простейшим, как амеба-корненожка, но в обличье русского классика. Причем, уничтожая, авторы фильмов уверены, что они, наоборот, возвышают. Их личная упертость им кажется объективной истиной, на которую они и хотят откупорить нам глаза, распоряжаясь Лермонтовым, Есениным или Пушкиным как штопором для пробки.

Родовое качество таких картин – неумение сомневаться. Они совершенно уверены, что проникли в тайны русской истории. Эта уверенность забавна, но, сдобренная хорошей порцией пафоса, может действовать на доверчивого зрителя, особенно если у того по истории двойка.

Фильм Натальи Бондарчук о Пушкине по форме напоминает мексиканскую мыльную оперу: в нем много педалированных, на грани истерики, эмоций, и такая же скверная, на грани брака, операторская работа. По жанру это детектив, расследование обстоятельств роковой дуэли и подлых писем, ставших ее детонатором. По идеологии – портрет чистой патриархальной России, со всех сторон окруженной врагами. Здесь проходит линия баррикад: иностранная фамилия или даже "длинный нос" персонажа (как в эпизоде с проницательным мальчишкой-попрошайкой) – верный знак его враждебности. К стандартному набору "врагов России" самым курьезным образом добавились "извращенцы", что опять же резко унизило Пушкина, волею авторов ставшего примитивным гомофобом, а заодно сообщило фильму сходство с жадным до клубнички таблоидом.

Все это беды объяснимые: герои не бывают умнее и тоньше их авторов. Но в данном случае герой носит имя Александра Пушкина, и такой способ его "опустить", пусть даже вполне простодушный, выглядит кощунственным. Незнание этических законов не освобождает от ответственности, поэтому время от времени и раздаются голоса о защите нашего национального достояния от лихих набегов: хотят поупражняться, потешить свои конспирологические инстинкты – пусть выберут другие делянки, менее дорогие каждому из нас.

Фильм начинается подробно показанной смертью героя. Когда перед тобой, вгрызаясь от боли в подушку, агонизирует любимейший поэт России, это действует безотказно, пусть даже его изображает все тот же Сергей Безруков – утопая в бакенбардах, но не стерев с чела импульсивность бандита Белого и поэта Есенина. Но потом случится странное: на словах "Пушкин помер" черно-белая картинка станет цветной, а мир фильма все равно останется черно-белым. В нем только два полюса: страдающие русские и паскуды иностранцы.

Иностранцы открыто признаются в ненависти к России. Русские подобны семье, слившейся в любви. Глаза простолюдинов светятся обожанием и когда они скорбят у дома Пушкина на Фонтанке, и когда мечтают хоть одним глазком увидеть отца родного – императора Николая I. "Молитесь за меня, православные!" – наказывает царь плачущей от счастья толпе. Этот царь демократичен, прост, как правда, высоко ценит умнейшего человека Пушкина, и тот с ним на дружеской ноге – с тем самым царем, про которого сочинил эпиграмму: "В России нет закона. Есть столб, а на столбе – корона". Но куда там – по идеологии фильма, власть положено любить, и в одной из сцен даже кажется, что сейчас Пушкин ляпнет царю гоголевское "Сделайте милость, дайте сюжет!" – а царь в ответ да и подарит ему что-нибудь про пугачевский бунт.

После дуэли император, говоря современным языком, берет дело под личный контроль, и тут в игру вступают самые истинные русские патриоты – из охранки. Им всегда все ясно про мировой заговор против России. Сцена допроса звучит почти ностальгией о благородных "царских чекистах", причем увлекшиеся авторы уже не замечают, что в поведении Дантеса, если смотреть на трезвую голову, куда больше достоинства, чем в истериках брызжущего злобой сыщика Третьего отделения (истовый и истошный, как всегда, Виктор Сухоруков).

Львиная доля картины отдана описанию светских интриг – с иностранным, естественно, акцентом. Дантес кружится с Натали (редкостная по безликости работа Анны Снаткиной) под только что написанную музыку Глинки, дамы шипят им вслед, голландский посланник Геккерен подговаривает своего любовника Дантеса довести солнце русской поэзии до белого каления. И Пушкин-Безруков охотно идет в ловушку: его сцены ревности с бедной Натали, кажется, снятые на скорости 16 кадров в секунду, отсылают к роковым мелодрамам времен немого кино. Он вообще редкостно ограниченный тип, этот Пушкин-Безруков: упоенно декламирует собственные стихи, много гримасничает, отчего неожиданно становится похож на плохого актера в роли Шейлока, толкует о том, что "мои враги – это враги императора", грудью становясь на защиту не слишком почитаемого русской поэзией самодержавия, а при упоминании об извращенце Геккерене значительно похлопывает по собственной заднице. Иногда герой берет на себя роль угрюмого оракула в подполье: "Уж эти мне немцы! Много они русской крови прольют!". Тексты таковы, что даже замечательная актриса Инна Макарова не в силах убедительно произнести фразу уровня "Мы все были в сети злостных заговорщиков". Если авторы фильма поставили задачей доказать, что Пушкин, как и его окружение, – не более чем сборище тупых обывателей, они сильно в этом преуспели. Если же захотели скомпрометировать великую поэзию в глазах новичков – они сделали невозможное: в устах поверхностного актера и самые бессмертные строки звучат ходульно.

Выверять это кино историей бессмысленно: фильм рассыпается сам по себе. По нему непонятно: если Пушкин был такой принципиальный ксенофоб, то какого ляда играл в масонство и охотно изъяснялся по-французски? Исторический персонаж все время топорщится, выпирает из отведенного ему ложа так, что авторы не могут свести концы с концами. И тот самый царь, который, по фильму, прямо-таки "телефонное право" употребил, чтобы вывести убийц русского гения на чистую воду, потом дает Дантесу смыться в родную заграницу и пульнуть, пока из пальца, в очередную жертву мирового заговора – Лермонтова. А уж горькая пушкинская фраза из письма 1836 года: "черт догадал меня родиться в России с душою и с талантом" – в устах одномерного героя Безрукова была бы и вовсе немыслимой. Впрочем, ведь и автор строк про "немытую Россию, страну рабов, страну господ" тоже никак не укладывался в концепцию родственного по идеологии фильма Николая Бурляева "Лермонтов". В том и дело, что любое сложное явление русской культуры, любую корневую проблему российской истории такие "патриоты" от кинематографа сводят к привычной им тупой ксенофобии – не ведая стыда, "опускают". Они делают кино провокационное, ожесточающее нравы, пушкинскую идею "чувства добрые пробуждать" отвергая на корню.

Скорее всего, авторы фильма так и не поймут, что сотворили непотребство, и все упреки в своей исторической и художественной несостоятельности отнесут за счет тех же вражеских происков, от коих стонет земля русская. Но самое печальное, что после выхода "Последней дуэли" самый доверчивый зритель, забыв оборотиться на себя, снова начнет толковать о врагах-педерастах, закативших солнце русской поэзии и наметивших обширную программу уничтожения лучших умов России. Программа их разоблачения уже объявлена: Наталья Бондарчук собирается снимать фильмы об, увы, беззащитных Гоголе и Лермонтове. film.ru

На столбе корона