Начало бомбежки Москвы
Фашисты начали бомбить Москву в ночь на 22 июля. Впрочем, настоящей, черной ночи тогда еще не было,- день заходил за ночь, и слова «Граждане, воздушная тревога!» разносились при зеленоватом прозрачном небе.
Кто эти первые бомбежки пережил в Москве, запомнил их на всю жизнь. Спускаешься в бомбоубежище, не в силах побороть неуместное как будто чувство - любопытство. Зеленый цвет неба неспокоен, жуток, где-то за зеленью - грязные пятна бензина; еще не слышно для уха, но ощутимо для нервов - тишина неба надорвана рокотом моторов, приближается враг, сейчас могут упасть на Москву первые бомбы.
В бомбоубежище свет - большая роскошь для затемненной по ночам Москвы. Пользуясь им, москвичи принесли сюда работу. Старый ученый погружен в нумерованные, мелко исписанные листки; мать довязывает носок; кое-кто читает затрепанные библиотечные книжки. Изо дня в день, вернее, из ночи в ночь, во время непрерывных бомбежек маленькая жена знаменитого челюскинца готовила по учебнику английский урок, исписывая тетрадь за тетрадью...
Немногие события, нарушающие общий быт, - это короткая побывка дежурного. Он приходит сверху, с на-гора, как говорят шахтеры, серьезный, молчаливый, значительный, не отвечающий на вопросы. Ему дают напиться из бака. И опять туго на болты закрывается дверь, исчезает зеленовато-белая полоска летней ночи, видневшаяся сквозь щель. Потом, пробираясь между сидящими, проходит санитарка из местного медпункта. Тяжкое сотрясение - это ухнула невдалеке бомба. Трехлетняя девочка, просыпаясь, говорит: «Фугаська». Начинаются тихие, безответные вопросы: где, с какой стороны? Громко разговаривать нельзя.
За время войны такие ночные отсидки сделались бытом, к ним приспособились, на них выросли. Вывали и комичные сценки. Дремучая борода, деловой приезжий, дядя-колхозник, с исписанным листком всяких поручений за пазухой и крепким, увязанным веревкой мешком под мышкой, входит в бомбоубежище прямо по внутренней лестнице, из большого магазина.
Времени у него в обрез, он выстоял очередь, но купить ничего не успел. За ним наблюдают десятки глаз, дядя явно нервничает, то сядет, то встанет, то спросит, сколько времени. И вдруг в привычной тишине бомбоубежища громовой басовитый голос: «Граждане, да чего ж мы сидим? Похлопотать надо!» Он так привык ко всяким препятствиям, так умеет по-крестьянски всяческое дело «обхлопотать», что ему кажется - люди сидят от слабости характера и лени, а стоит пойти кому-то, выложить резон, и всех отпустят восвояси.
Но вот к трем-четырем часам утра самый чуткий в убежище вздрагивает, поднимает голову, прислушивается. Происходит движение. Ожили люди, голоса, скрип скамеек. Это гудки возвещают отбой. И переживается самая незабвенная минута первых недель войны. Дверь распахнулась. Гуськом движутся люди. На лестнице еще синий свет лампочек, но в раскрытом квадрате наверху - белесовато-молочная рассветная мгла.
Над вами - ясное небо. Воздух тяжел и насыщен гарью, отзвучавшими грохотами; он в пелене затихших сражений,- словно по небу всю ночь ездили дымные грузовики. На асфальте - выбитые осколки стекол. Где-то черный столб затушенной, но еще дымящейся головешки. Но сражение ушло, враг выгнан, и в спокойных зеленых заводях неба, словно корабли на якорях, стоят серебристые аэростаты заграждения. Этих минут нельзя забыть, это история в действии.
Когда ночи стали длинней и черней, много пришлось понаблюдать с крыш. Московские; чердаки с их недрами сделались местом сбора особых бойцов - пожарников. Очищенные от мусора, раскрытые настежь, с пролетами на крышу, чердаки, как и подземелья, стали обжитыми; их обжили самые молодые и сильные жильцы дома, вооруженные перчатками, щипцами, лопатами и прочим боевым оружием. Под землей люди ощущали нервами то, что происходило в небе. На чердаках это жадно наблюдали глазами.
Уже много писалось и рассказывалось о замечательных советских людях, защищавших Москву от бомбежек. Подростки храбро хватали «за жабры» плевавшиеся огнем зажигательные бомбы и выбрасывали их в окно, точь-в-точь как показывалось в кино. Женщины и девушки дежурили на чердаках. По утрам население домов, не спавшее ночью, выходило на авральные работы, подметало лестницы, собирало осколки стекол, расчищало дворы. Имена москвичей попадали в сводку Информбюро наравне с именами фронтовых бойцов.
И однажды утром газеты дали скупые три строчки сводки о том, что пять советских служащих героически отстояли от пожара деревянную усадьбу Льва Толстого в Хамовниках, превращенную в бытовой музей.
