Симонов. Впереди была война. Военный рассказ

Военный рассказ

Оба милиционера и красноармеец с гранатами выпрыгнули из кузова. Тон приказания не располагал к проволочкам.

- Давай! - махнул лейтенант не столько Синцову, сколько своему стоявшему на подножке танкисту.

Когда грузовик, с треском надламывая своей тяжестью наваленные в кювет ветки, съехал в лес, Синцов увидел две 37-миллиметровые пушки, спрятанные в кустах и повернутые стволами па шоссе. Возле пушек друг против друга, раскинув ноги, сидели два бойца, рядом с ними лежала горка гранат и моток телефонного провода; они связывали гранаты.

Петляя между деревьями, грузовик выехал на маленькую полянку, полную людей. Здесь стоила полуторка, в кузове которой лежали ящики патронов и гора винтовок, рядом с нею стоял закиданный еловыми лапами связной пулеметный броневичок.

Старшина-танкист, отрывисто подавая команды, строил, вздваивал, поворачивал «кругом!» человек сорок- красноармейцев с винтовками. Среди них мелькнули знакомые лица бойцов, ехавших с Синцовым в машине.

У броневичка на земле, облокатившись на ящик полевого телефона, сидел капитан танкист в шлеме и однообразно повторял в трубку:

- Слушаю. Слушаю. Слушаю...

Рядом с ним сидел еще один танкист, тоже в шлеме, а сзади них, переминаясь с ноги на ногу, стоял Люсин.

Когда же, спрашивается, они связь дотянут? - кладя трубку и вставая, спросил капитан.

Он прекрасно видел и подъехавшую машину и уже успевших вылезти из нее Синцова и летчика, по задал свой вопрос так, словно никого не видел, и только после этого вцепился глазами во вновь прибывших.

- Я помощник по тылу командира семнадцатой танковой бригады, а вы кто? - сбив все в одну фразу, отрывисто спросил он.

Хотя он отрекомендовался помощником по тылу, вид у него был совсем не тыловой. Надетый на рослое тело грязный, порванный комбинезон был прожжен на боку, кисть левой руки до пальцев замотана бинтом с запекшейся кровью, на груди висел такой же немецкий автомат, как у лейтенанта, а лицо было давно не бритое, черное от усталости, с грозно горевшими глазами.

- Я...- первым начал летчик, но вид его слишком ясно говорил, кто он.

- С вами ясно, товарищ майор, - жестом прервал его капитан.- Со сбитого бомбардировщика?

Летчик угрюмо кивнул.

А вот вы предъявите документы! - капитан сделал шаг к Синцову.

- Я же вам говорил,- подал голос стоявший сзади капитана Люсин.

- А вы молчите! - не поворачиваясь к нему, через плечо отрезал капитан.- С вас свой спрос! Предъявите документы! - еще грубее повторил он Синцову.

- А вы сначала сами предъявите мне документы! - вспылив от явного недружелюбия капитана, крикнул Синцов.

- Я в расположении своей части и предъявлять документы никому не обязан,- в противоположность Синцову неожиданно тихо сказал капитан.

Синцов вытащил свое удостоверение личности и отпускной билет, только сейчас вспомнив, что не успел получить новых документов в редакции. Почувствовав неуверенность, он стал объяснять, как это вышло, но от этого его неуверенность только усилилась.

- Малопонятные документы,-возвращая их Синцову, хмыкнул капитан.- Но положим, все так, как вы говорите. А зачем вы людей с переднего края в тыл за собой тащите, кто вам па это права дал?

Еще с той минуты, как нечто подобное сказал ему лейтенант па шоссе, Синцов жаждал поскорей объяснить, что это недоразумение. Он стал рассказывать, как к машине выскочили бойцы, как он их взял с собой, чтобы спасти, как потом взял еще одного красноармейца.

Но, к его удивлению, оказалось, что капитан вовсе не считает все происшедшее недоразумением. Наоборот, он именно это и имеет в виду.

- У страха глаза велики! Одним снарядом с танка сразу десять человек свалить, да еще в лесу?.. Враки! Попадали от страха, а старший по команде вместо того, чтобы собрать людей, половину бросил, а сам дал стрекача по шоссе. А вы уши развесили! Так сколько хочешь можно в тыл увезти: одни напугались,  другие свою часть в тылу ищут...

- Он в бок ранен,- угрюмо, как все, что он говорил, кивнув на Синцова, сказал летчик.- Ему скорей в госпиталь надо ехать.

- Ранен? - переспросил капитан, и в глазах его было не доверчивое желание заставить раздеться и показать рану.

«Не верит»,- подумал Синцов, и душа его похолодела от обиды.

Но капитан теперь уже и сам увидел темное пятно на гимнастерке Синцова.

- Доложите своему политруку, - повернулся он к Люсину,- почему вы остаться и идти в бой отказываетесь. Или вы тоже ранены, но от меня скрывали?

- Я не ранен! - неожиданно визгливо выкрикнул Люсин, и его красивое лицо оскалилось. - И я ни от чего не отказываюсь. Я на все готов! Но у меня есть задание редактора поехать и вернуться, и я без приказания своего старшего по команде не могу своевольничать!

Ну, как вы ему прикажете? - спросил капитан Синцова.- Положение у нас тяжелое, вот у меня даже на всю группу ни одного политработника нет. Вчера сами из окружения вышли, а сегодня уже пхнули чужую дыру затыкать. Пока я тут людей собираю, там, на Березине, бригада последние свои головы кладет!

Да, конечно, оставайтесь, товарищ Люсин, раз хотите,- простодушно сказал Синцов.-Я бы тоже...-Он поднял глаза на Люсина и, только встретившись с ним глазами, понял, что тот вовсе не хотел оставаться и ждал от него совсем других слов.

- Ну, теперь все,-сказал капитан и строго, в упор повернулся к Люсину. - Идите к старшине, принимайте вместе с ним команду над группой.

- Только вы доложите редактору про это самоуправство и что вы тоже!..- тонким голосом выкрикнул Люсин в лицо Синцову, но не успел закончить фразу, потому что капитан с силой повернул его своей перевязанной рукой и подтолкнул вперед.

- Доложит, не беспокойся! Иди выполняй приказание. Ты теперь у нас в бригаде. А не будешь подчиняться - жизни лишу.

Люсин пошел, горбя широкие плечи, за одну минуту пере став быть тем стройным и молодцеватым военным, которым он казался до этого, а Синцов, почувствовав непреодолимую слабость, опустился на землю.

Капитан удивленно посмотрел на Синцова, потом, вспомнив, что политрук ранен, хотел что-то сказать, но телефон издал слабый писк, и он схватился за трубку.

- Слушаю, товарищ подполковник! Одну группу отправил по старому маршруту. Вторую сформировал. Куда? Сейчас отмечу.- Он вытащил из-за пазухи комбинезона сложенную вчетверо карту и, поискав глазами какой-то пункт, сделал резкую отметку ногтем.-Так точно, стоят в засаде. Синцов понял, что он говорит о пушках у шоссе. И гранаты на случай связали. Не пустим!

Капитан замолчал и целую минуту слушал что-то со счастливым выражением лица.

- Ясно, товарищ подполковник, сказал он наконец.- Вполне ясно. А у нас как раз тут... Он хотел что-то рассказать, но, очевидно, на другом книце провода его оборвали. - Есть, закончить разговоры! сказал он смущенно. - У меня тоже все.

Он положил трубку на ящик, встал и поглядел в лицо летчику с таким выражением, словно в его силах было сказать что-то радостное этому человеку, у которого только что сгорела машина и на глазах погибли товарищи. И это так и было, он и сказал то единственное, что еще могло сейчас порадовать летчика:

- Подполковник говорит, что вряд ли сегодня можно ожидать прорыва по шоссе. Немцы только небольшую часть танков переправили. Остальных вы за Березиной оставили. Мост в прах разбит, следов не видно.

- Мост в прах, и нас в прах - гордиться нечем! - отрезал летчик, но по его лицу было видно, что он все-таки гордится этим мостом.

- А как вы горели! Мы кулаки зубами рвали! - сказал капитан. Ему хотелось утешить летчика.- Немец тут упал, хотел его живым взять, да где там, разве можно на это людей уговорить после всего, что видели!

- А где он? - с трудом поднимаясь, спросил Синцов.

- Здесь, за елками лежит, да лучше на него не смотреть,- махнул рукой капитан.-Как под танком побывал...-И, посмотрев на бледного от потери крови Синцова, добавил: - Поезжайте, раз вы ранены, я не держу.

- У нас там еще двое раненых в кузове лежат,- словно все еще оправдываясь в своем отъезде, сказал Синцов.- И убитый.- Он хотел сказать, что убитый - генерал, но не сказал: к чему? - Пошли,- обратился он к летчику.

Синцов остановился у машины, ожидая, чем все это кончится.

Но слова капитана мало тронули летчика. Наверно, будь у него надежда получить взамен сбитой новую машину, он бы и сам не остался здесь, по этой надежды у него не было, и он решил драться на земле.

- Не  даст  винтовки,   сам  достану,- сказал   он Синцову, махнув рукой на танкиста, и Синцов понял, что тут нашла коса на камень.- Поезжай, только штурмана моего в госпиталь доставь по-хорошему.

Танкист промолчал. Когда Синцов сел в кабину, они продолжали молча стоять рядом, танкист и летчик: один - большой, высокий, другой - маленький, коренастый, оба упрямые, злые, раздосадованные неудачами и готовые снова драться.

А как ваша фамилия, товарищ капитан? - уже из кабины спросил Синцов, впервые за все время вспомнив о газете.

Фамилия? Жаловаться, что ли, на меня хочешь? Зря! На моей фамилии вся Россия держится. Иванов. Запиши, или так запомнишь?

Когда машина выезжала из лесу на шоссе, Синцов еще раз увидел снятого им с поста красноармейца; он сидел рядом с двумя другими бойцами и занимался тем же, чем и они: связывал гранаты телефонным проводом по две и по три вместе. Разговаривая с соседями, он чему-то улыбался; кажется, ему было хорошо: он был у дела и не один.

До Могилева ехали больше двух часов. Сначала сзади долетала артиллерийская канонада, потом стало тихо. Не доезжая десятка километров до города, Синцов увидел пушки на конной тяге, разъезжавшиеся на позиции - влево и вправо от дороги, и двигавшуюся по шоссе колонну пехоты. Он ехал как в тумане; ему казалось, что он хочет спать, а на самом деле он от времени до времени терял сознание от потери крови и снова приходил в себя.

Над окраиной Могилева высоко в небе барражировали два истребителя. Судя по тому, что зенитки молчали, истребители были наши. Вглядевшись, Синцов узнал МИГи: он видел эти новые машины еще весной в Гродно. Про них говорили, что они намного превосходят по скорости «мессершмитты».

«Нет, вес еще не так плохо»,- сквозь усталость и боль уверенно подумал Синцов, сам не вполне отдавая себе отчет в том, что уверенность эта у него не столько от вида войск, занимавших позиции перед Могилевом, или зрелища барражирующих над городом МИГов, сколько от воспоминания о задержавших его машину танкистах, о лейтенанте, похожем на своего капитана, и о капитане, наверное похожем па своего подполковника.

Когда полуторка остановилась у госпиталя, Синцов в последний раз собрался с силами: держась за борт, он дождался, когда из кузова вынесли бесчувственного штурмана, стонавшего сквозь сжатые зубы красноармейца и мертвого генерала. Мотом он приказал шоферу ехать в редакцию и доложить, что он остается в госпитале.

Шофер застегнул задний борт; Синцов, взгляну» на залитые кровью пачки газет, вспомнил, что они так почти ничего и не раздали, и остался один на булыжной мостовой.

В приемный покой он вошел еще сам. Вынул из кармана и положил на стол документы генерала, потомполез за своим удостоверением, достал его, протянул сестре и, дожидаясь, когда она его возьмет, странно повернулся боком и, почерни сознание, упал на пол.