Освобождение Украины
Песня готовит душу для боя за правое дело, бой за правое дело рождает песню. Двуединство, которое проходит через всю историю Отечества нашего. Что такое уникально-знаменитое «Слово о полку Игореве»? И история, и повествование, и песня неизвестного нам гения.
Продолжением многовековой традиции — на новом уровне, конечно,— представляется мне и издание «Венка славы», всех его томов. Огромна, многоэтапна, с мировыми последствиями, которые сказываются поныне на всех континентах, Великая Отечественная война; многотомно, в прозе и мемуарах, стихах и собственно песнях, петых и поющихся, само издание.
Великая и доблестная глава в истории войны — освобождение Украины.
Началось оно, собственно, Сталинградской битвой, стало ее продлением и развитием. Зима, морозы и метели, когда в полукилометре ничего не разобрать, сугроб на шапке и на плечах, свист ветра, колеблющаяся белесая мгла-поход через Донскую излучину. Немецкие части получили приказ Гитлера удерживать каждую позицию, каждый дом и окоп. Но это пустые слова, наших войск не удержать.
Мы в батальоне получили приказ командира 59-й гвардейской дивизии М. И. Запорожченко. Суть его: при наших прорывах гитлеровцы пытаются уводить разбитые или потрепанные части степью, параллельными дорогами. Поэтому нам на фланги поглядывать, но, не ввязываясь в местные схватки, быстрее, как можно быстрее двигаться вперед, отрезая немцам пути отхода, вбиваясь острыми клиньями в их вторые, третьи эшелоны, в их тылы.
И шли. Случалось, по дорогам, заваленным окоченевшими трупами — поработали наши танки, когда их пытались останавливать фашистские заслоны,— случалось, по глубокому снегу обочин, потому что самый грейдер был на километры забит брошенными немецкими машинами, танками, пушками, тягачами, а расчищать нам нечем и недосуг.
И однажды метельной ночью, свистящей ветром и тревожной, довелось мне выехать на крыше броневичка к Северскому Донцу между Давыдо-Никольским и Пархоменко. Это уже была Украина.
Чуть позже были бои за Ворошиловград — тяжелые, в холоде и голоде. Двое суток лежали в снегу перед аэродромом. Штабом командиру дивизии служила скирда соломы — там принимал донесения, отдавал приказы, там, в соломе, спал. Сожалел только: - Чайку не вскипятить. Спичку зажги — снарядом прикурить не дадут...
Но, наконец, Ворошиловград взяли. На исходе серого дня, про-штрихованного ленивым снегопадом. На аэродроме навечно оставили своего командира взвода Бредихина — кругом насованы мины, не уберегся. Ночью я со слипающимися глазами слушал в холодном доме,— даже руки коченели,— допрос пленных.
Немцы, понурые, утыкались глазами в половицы, мямлили о нехватке подкреплений, итальянцы возбужденно тараторили, но знали мало. На восходе солнца, поспав часа полтора, осмотрел мосты — их подорвать не успели,— двинулся на разведку дороги Красное, ленивое солнце над снегами, мороз, синее марево у края снегов — угольный Донбасс.
Дошли тогда до Ирмино, однако не взяли — на помощь гитлеровцам подошла 1-я танковая армия с Кавказа. Переполошились, спешили затыкать дыры.
В конце марта были под Лисичанском. Немцы контрударом захватили высокий правый берег, мы на низинном левом. Но в начале мая, форсировав Северский Донец, захватили плацдарм в Привольном, у шахты Томаша — украинские партизаны пощипали немцев во время отступления, отбили и передали нам два десятка складных трофейных лодок, на них и переправили первый эшелон. Правее, выше по течению, за Красным Лиманом наши соседи захватили еще плацдарм.
Видимо, это были болезненные присоски для гитлеровцев — день за днем они контратаковали на плацдармах, даже во время Курской битвы держали тут на узком языке против одной дивизии 26 артиллерийских и минометных полков! Но это был уже не сорок первый или сорок второй, а сорок третий год — у нас было что противопоставить. Да и сталинградский опыт тоже при нас — не покачнулись, ни на сантиметр не сдвинулись.
