Отношения Григория с Кошевым в "Тихом Доне"
После установления советской власти в хуторе первая встреча Григория с Кошевым и Котляровым вполне мирная и даже сердечная:
«Рев провожал отходившего с достоинством Авдеича. На майдане кучками стояли казаки. Григорий, давным-давно не видавший Мишки Кошевого, подошел к нему.
- Здорово, полчок! - Слава богу.
- Где пропадал? Под каким знаменем службину ломал? - Григорий улыбнулся, сжимая руку Мишки, засматривая в голубые его глаза.
Вместе с Иваном Алексеевичем подошел и Давыдка-валъцовщик. УДавыдки - полон рот кипенных зубов, Да-выдка смеется, будто железку нашел... А Иван Алексеевич помял руку Григория в своих мослаковатых пальцах, навылет провонявших машинным маслом, поцокал языком.
- Как же ты, Гриша, остался? -А ты как?..» [т. 3, ч. 6, гл. XVIII].
Все меняется уже в следующей главе. Григорий приходит к Кошевому и Котлярову.
«- Ну, повидал я председателя, - Иван Алексеевич, сияющий, блестя глазами, подошел к столу. Одолевала его нетерпячка рассказать. - Вошел к нему в кабинет. Он поручкался со мной и говорит: «Садись, товарищ». Это окружной! А раньше как было? Генерал-майор! Перед ним как стоять надо было? Вон она, наша власть-любушка! Все ровные!
Его оживленное, счастливое лицо, суетня возле стола и эта восторженная речь были непонятны Григорию. Спросил: - Чему ты возрадовался, Алексеев?
-Как чему? - У Ивана Алексеевича дрогнул продавленный дыркой подбородок. - Человека во мне увидели, как же мне не радоваться? Мне руку, как ровне, дал, посадил...
- Генералы тоже в рубахах из мешков стали последнее время ходить. - Григорий ребром ладони выпрямил ус, сощурился. -Яна одном видал и погоны, чернильным карандашом сделанные. Ручку тоже казакам давали...
- Генералы от нужды, а эти от натуры. Разница?
- Нету разницы! - Григорий покачал головой.
- По-твоему, и власть одинаковая? За что же тогда воевали? Ты вот - за что воевал? За генералов? А говоришь - «одинаковая».
-Я за себя воевал, а не за генералов. Мне, если направок гуторить, ни те ни эти не по совести. -А кто же?
-Да никто!
Ольшанов плюнул через всю комнату, сочувственно засмеялся. Ему, видно, тоже никто по совести не пришелся.
- Ты раньше будто не так думал.
Мишка сказал с целью уязвить Григория, но тот и виду не подал, что замечание его задело.
-Ия и ты - веемы по-разному думали...
Иван Алексеевич хотел, выпроводив Григория, передать Мишке поподробней о своей поездке и беседе с председателем, но разговор начал его волновать. Очертя голову, под свежим впечатлением виденного и слышанного в округе, он кинулся в спор:
- Ты нам голову пришел морочить, Григорий! Сам ты не знаешь, чего ты хочешь.
- Не знаю, - охотно согласился Григорий.
- Чем ты эту власть корить будешь?
-А чего ты за нее распинаешься? С каких это ты пор так покраснел?
- Об этом мы не будем касаться. Какой есть теперь, с таким и гутарь. Понял? Власти тоже дюже не касайся, потому -я председатель, имне тут с тобой негоже спорить.
-Давай бросим. Да мне и пора уж. Это я в счет обывательских зашел. А власть твоя, - уж как хочешь, - а поганая власть. Ты мне скажи прямо, и мы разговор кончим: чего она дает нам, казакам?
- Каким казакам? Казаки тоже разные.
- Всем, какие есть.
- Свободу, права... Да ты погоди!.. Постой, ты чего-то...
- Так в семнадцатом году говорили, а теперь надо новое придумывать! - перебил Григорий. - Земли дает?Воли? Сравняет?.. Земли у нас - хоть заглонись ею. Воли больше не надо, а то на улицах будут друг дружку резать. Атаманов сами выбирали, а теперь сажают. Кто его выбирал, какой тебя ручкой обрадовал? Казакам эта власть окромя разору, ничего не дает! Мужичья власть, им она и нужна. Но нам и генералы не нужны. Что коммунисты, что генералы - одно ярмо.
- Богатым казакам не нужна, а другим?Дурья голова! Богатых-то в хуторе трое, а энти бедные. А рабочих куда денешь? Нет, мы так судить с тобой не могем! Нехай богатые казаки от сытого рта оторвут кусок и отдадут голодному. А не дадут - с мясом вырвем! Будя пановать! Заграбили землю...
- Не заграбили, а завоевали! Прадеды наши кровью ее полили, оттого, может, и родит наш чернозем.
- Все равно, а делиться с нуждой надо. Ровнять - так ровнять! А ты на холостом ходу работаешь. Куда ветер, туда и ты, как флюгерок на крыше. Такие люди, как ты, жизню мутят!
- Постой, ты не ругайся! Я по старой дружбе пришел погутарить, сказать, что у меня в грудях накипело. Ты говоришь -равнять... Этим темный народ большевики и приманули. Посыпали хороших слов, и попер человек, как рыба на приваду! А куда это равнение делось? Красную армию возьми: вот шли через хутор. Взводный в хромовых сапогах, а «Ванек» в обмоточках. Комиссара видал, весь в кожу залез, и штаны и тужурка, а другому и на ботинки кожи не хватает. Да ить это год ихней власти прошел, а укоренятся они, - куда равенство денется?.. Говорили на фронте: «Все ровные будем. Жалованье и командирам и солдатам одинаковое!..» Нет!Привала одна!Уже ежли пан плох, то из хама пан во сто раз хуже! Какие бы поганые офицеры ни были, а как из казуни выйдет какой в офицеры - ложись и помирай, хуже его не найдешь! Он такого же образования, как и казак: быкам хвосты учился крутить, а глядишь - вылез в люди и сделается от власти пьяный, и готов шкуру с другого спустить, лишь бы усидеть на этой полочке.
- Твои слова - контра! - холодно сказал Иван Алексеевич, но глаз на Григория не поднял. - Ты меня на свою борозду не своротишь, а я тебя и не хочу заламывать. Давно я тебя не видал и не потаю - чужой ты стал. Ты советской власти враг!»
Вот такой, в общем-то, нейтральный разговор (обмен мнениями с близкими друзьями) повлек за собой убежденное мнение большевиков, что перед ними заклятый враг (?!).
«Иван Алексеевич на прощание сказал:
Ты такие думки при себе держи, а то хоть и знакомец ты мне и Петра ваш кумом доводится, а найду и против тебя средства! Казаков нечего шатать, они и так шатаются. И ты поперек дороги нам не становись. Стопчем!.. Прощай!»
«Пройти квартал, и Кошевой повернулся к Ивану Алексеевичу, на полных, девичьих губах его блуждала потерявшаяся улыбка:
- Вот, Алексеевич, какая она, политика, злая, черт! Гутарь о чем хоть, а не будешь так кровя портить. А вот начался с Гришкой разговор... итьмы с ним - корешки, в школе вместе учились, по девкам бегали, он мне - как брат... а вот начал говорить, и до того я озлел, ажник сердце распухло, как арбуз в груде сделалось. Трусится все во мне! Кубыть, отнимает он у меня что-то самое жалкое. Кубыть, грабит он меня! Так под разговор и зарезать можно. В ней, в этой войне, сватов, братов нету. Начер-тился - и иди! - Голос Мишки задрожал непереносимой обидой. -Яна него ни за одну отбитую девку так не серчал, как за эти речи. Вот до чего забрало!»
И этот враг (Григорий) должен быть ни мало ни много уничтожен.
