Сочинение "Стихотворение А.А. Фета «Ель рукавом мне тропинку завесила...» (Восприятие, истолкование, оценка)"

Древние говорили — поэтами рождаются. И Фет действительно родился поэтом. Замечательная художественная одаренность со­ставляла суть его сути, душу его души. Уже с детства был он «жа­ден до стихов», испытывал ни с чем не сравнимое наслаждение, «повторяя сладостные стихи» автора «Кавказского пленника» и «Бах­чисарайского фонтана». В немецком пансионе ощутил он первые «потуги» к поэтическому творчеству: «В тихие минуты полной без­заботности я как будто чувствовал подводное вращение цветочных спиралей, стремящихся вынести цветок на поверхность; но в конце концов оказывалось, что стремились наружу одни спирали стеб­лей, на которых никаких цветов не было. Я чертил на своей аспид­ной доске какие-то стихи и снова стирал их, находя их бессодер­жательными».

 

[sms]Ель рукавом мне. тропинку завесила. Ветер. В лесу одному Шумно, и жутко, и грустно, и весело, — Я ничего не пойму.

 

Огромный успех лирические стихи Фета встречали все же пре­имущественно в литературных и потому довольно узких кругах. Это прямо должен был признать тот же Боткин, отмечая, что хотя в жур­налах тех лет о лирике Фета отзывались с «сочувствием и похвала­ми, но тем не менее, прислушиваясь к отзывам о ней публики не литературной, нельзя не заметить, что она как-то недоверчиво смот­рит на эти похвалы: ей непонятно достоинство поэзии г. Фета. Сло­вом, успех его, можно сказать, только литературный: причина этого, кажется нам, заключается в самом таланте его». 

 

Последнее справедливо лишь отчасти. Истинная причина заклю­чалась не столько в характере фетовского поэтического дарования, сколько в резком, еще более остро обнаружившемся несоответствии его с «духом времени». В отличие от гениального выразителя этого «духа» — Некрасова лира Фета на всем протяжении его творчества не была переозвучена «на другой лад».

 

Ветер. Кругом все гудёт и колышется,

 Листья кружатся у ног.

 Чу, там вдали неожиданно слышится

Тонко взывающий рог.

 

В суженности художественного мира фетовской поэзии — в от­сутствии в нем не только гражданских мотивов, но и вообще связи с общественными вопросами, ставившимися «духом времени» и остро волновавшими современников, — видели критики-шестидесятники коренной недостаток Фета. Все это знаменовало окончательный раз­лад между Фетом и «духом времени».

 

Уход от неудовлетворяющего реального мира в мир, создавае­мый искусством, от борьбы со злом, от «битв» — в эстетическую созерцательность, — все это характерные черты того типа литера­турного романтизма, который Горький называл «пассивным» и ро­доначальником которого в России был В.А. Жуковский. В лирике Фета, несомненно, имеются родственные Жуковскому черты, воз­никшие в результате как исторической преемственности, так и типо­логических совпадений. Но имеется и существеннейшее между ними различие.

 

В идеальном мире лирики Фета, в противоположность Жуковс­кому, нет ничего мистически-потустороннего. Извечным объектом искусства, считает Фет, является красота. Но эта красота не «весть» из некоего нездешнего мира, это и не субъективное приукрашива­ние, эстетическая поэтизация действительности — она присуща ей самой. «Мир во всех своих частях равно прекрасен, — утверждал Фет. — Красота разлита по всему мирозданию и, как все дары при­роды, влияет даже на тех, которые ее не сознают, как воздух питает и того, кто, быть может, и не подозревает его существования. Но для художника недостаточно бессознательно находиться под влиянием красоты или даже млеть в ее лучах. Пока глаз его не видит ее ясных, хотя и тонко звучащих форм, там, где мы ее не видим или только смутно ощущаем, — он еще не поэт... Итак, поэтическая деятель­ность, очевидно, слагается из двух элементов: объективного, пред­ставляемого миром внешним, и субъективного, зоркости поэта — этого шестого чувства, не зависящего ни от каких других качеств художника. Можно обладать всеми качествами известного поэта и не иметь его зоркости, чутья, а следовательно, и не быть поэтом... Ты видишь ли, или чуешь в мире то, что видели или чуяли в нем Фидий, Шекспир, Бетховен? «Нет». Ступай! Ты не Фидий, не Шекспир, не Бетховен, но благодари Бога и за то, если тебе дано хотя воспринимать красоту, которую они за тебя подслушали и подсмот-оели в природе».

 

Представлению о «красоте», как о реально существующем эле­менте мира, окружающего человека, Фет остается верен до конца. «Целый мир от красоты, от велика и до мала», — читаем в одном из позднейших его стихотворений, примыкающих к периоду «Вечерних огней». И в этом отношении Фет идет не за Жуковским, а за Пушки­ным, во всеохватывающем творчестве которого среди бесчисленных :емян и побегов, прорастающих в последующей русской литературе, есть и несомненное и по-своему весьма значительное «фетовское» зерно.

 

Сладостен зов мне глашатая медного!

 Мертвые что мне листы!

Кажется, издали странника бедного

Нежно приветствуешь ты.

 

О блеске, силе, остроте, глубине и одновременно поэтичности ума Фета свидетельствуют и его критические статьи и образцы его художественной прозы. И все это интеллектуальное богатство, все напряжение воли, все силы души он обратил на достижение постав­ленной цели, идя к ней всеми путями, не различая добра и зла, жертвуя своей идее-страсти всем самым близким и дорогим.[/sms]