Грехопадение человека в Православной трактовке

Восточный взгляд на изначальное состояние Адама и Евы после сотворения и их призвание приводит православное богословие к отличному от евангельских христиан пониманию грехопадения человека. Авксентий, описав призвание человека (см. его вышеприведенную цитату), продолжает: «Для Православия грехопадение человека, lapsus, сравнимо не с утратой изначально статической и совершенной природы, но с уклонением странника со своей стези, единственной стези, ведущей к принадлежащему ему по праву дому; грехопадение является задержкой — временным прекращением бесценного процесса».

 

Здесь необходимо отметить, что Авксентий отрицает идею о том, что Адам и Ева до грехопадения имели «изначально статическую и совершенную природу», и, в свою очередь, считает (возможно, правильно), что статическое состояние человека до грехопадения подчеркивает как раз западное богословие. Истолкование Авксентием грехопадения как отклонения от пути восхождения соответствует восточному пониманию жизни человека как процесса восхождения, а не состояния до или после грехопадения. Подобное утверждает и Лосский: «Адам не выполнил своего призвания. Он не сумел достичь единения с Богом и обожения тварного мира». Путь восхождения, по которому человек должен был пройти от состояния младенчества к зрелости, Агиоргусий именует «испытанием», и утверждает, что грехопадение Адама указывает на то, что он не выдержал этого испытания.

 

Зизиулас заостряет наше внимание на следующем: «Греческие отцы понимают грехопадение человека, и соответственно, грех — не как осуществление чего-то нового [т.е., нового положения или состояния].., но как обнаружение и проявление тех недостатков и потенциальных опасностей, которые были присущи творению, когда оно предоставлено самому себе». Это утверждение удивительным образом обнаруживает то, что в вышеприведенных цитатах только подразумевалось. Когда Бог сотворил мироздание, оно имело определенные недостатки, и даже таило в себе опасность, так как не было еще соединено с Богом. (Выражение «оно предоставлено самому себе» относится к творению, которое не участвует в «обожении», и не приведено еще к общению с Богом.) Таким образом, задача человеческого рода состояла не в том, чтобы оставаться в изначально сотворенном состоянии, радоваться совершенному мирозданию, и поддерживать совершенное общение с Богом.

 

Перед Адамом и Евой была поставлена цель достичь соединения с Богом, а их грехопадение было «уклонением от пути» или «неспособностью исполнить свое призвание». Грехопадение только обнаружило то, что прежде уже было присуще творению; оно не привело творение к какому-либо существенно новому состоянию. Таким образом, в восточной мысли отсутствует представление о грехопадении как о потере состояния совершенства и блаженства, поскольку православные богословы не считают, что Адам и Ева при сотворении находились в таком совершенном состоянии. Здесь необходимо еще раз подчеркнуть, что это не означает, что Адам и Ева до грехопадения не имели никаких отношений с Богом. В некотором роде, они были его чадами.

 

Тем не менее, Православие объясняет грехопадение не как потерю положения или состояния, которым они предварительно обладали, но как неудачу в достижении цели, поставленной перед ними Богом. Следствием такого понимания грехопадения является то, что в Православии имеется отличное от евангельских христиан понятие о грехе. Зернов пишет: «Восток рассматривает грех как временную болезнь, которая причиняет человеку боль, но не уничтожает в нем Богоподобный образ». Евангельские христиане также верят, что, несмотря на грех, человек все еще носит в себе образ Божий. Однако православные настаивают, что грех — это просто «временная болезнь». Подобное объяснение предлагает и Авксентий: «Человек не "впал" в состояние, в котором его природа стала греховной, но избрал пребывание и потакание своей необоженой природе». Он продолжает: «Человек приходит к Христу как поврежденное, а не разрушенное творение. Он не упал с небесных высот, но уклонился от прекрасного пути; поэтому, "не следует осуждать его за ошибку слишком строго"».

 

Принимая во внимание такие высказывания, евангельские христиане склонны считать, что православные недооценивают серьезность греха. Но точнее будет выразиться, что они понимают грех по-другому. Шмеман пишет: «С нашей точки зрения, однако, "первородный" грех заключается не в том, что человек "ослушался" Бога; грех состоит в том, что он перестал жаждать Бога и только Бога, перестал видеть свою жизнь как таинство общения с Богом в тесной связи с мирозданием». Уэр утверждает, что первородный грех означает не унаследованную вину, но «рождение в среде, где легко творить зло, и трудно творить добро». Из этих утверждений становится очевидным, что в православном богословии под грехом подразумевается не столько непослушание и являющаяся результатом вина, сколько несостоятельность исполнить призвание, заключающееся в «обожении» (т.е., жаждать только Бога). Эта идея хорошо совместима с тем, что, как уже было сказано выше, восточное богословие рассматривает действительность не столько с юридической точки зрения, как это делает западное, сколько в терминах жизни и отношений. Поэтому, с нашей точки зрения, их понятие о грехе без придания особого значения фактору вины не является столь серьезным как наше. Тем не менее, это не означает, что православные недооценивают всю серьезность греха.

 

Главным следствием грехопадения и греховности человеческого рода, согласно православному богословию, является то, что человек стал неспособным достичь соединения с Богом, т.е. выполнить задачу, которую Бог поставил перед ним при сотворении. Лосский объясняет эту идею следующим образом: Бесконечное расстояние между тварным и нетварным, естественное разделение между человеком и Богом, которое, тем не менее, должно быть преодолено обожением, становится для человека непреодолимой бездной после его самоопределения в новом, граничащем с небытием, состоянии — состоянии греха и смерти. Это утверждение удачно суммирует основные аспекты православной мысли, представленные в этой главе: сотворенный человек не имел совершенного общения с Богом, хотя и был наделен способностью достичь соединения с Ним через «обожение». Грехопадение же состояло в том, что человек уклонился от пути, который вел его к соединению с Богом. Следствием этого является неспособность человека достичь «обожения».

 

Если мы вспомним, что в Православии одним из главных аспектов единения с Богом является приобщение к жизни, нетленности и бессмертию Бога, мы не будем удивляться тому, что восточное христианство неспособность человека достичь «обожения» объясняет тем, что человек стал рабом греха и смерти. В вышеприведенной цитате Лосский утверждает, что падшее человечество находится в состоянии греха и смерти, а Мейендорф указывает на то, что в результате грехопадения человек «оставил свою цель, истинное предназначение своего естества, будучи порабощен силой смерти, потому, что он не обладал бессмертием как собственностью». Идеей порабощения силой смерти, частично взятой из Евр.2:14, православное богословие объясняет изменение происшедшее с человеком при грехопадении. Неспособность достичь своего призвания и выполнения своего предназначения привела человечество к рабству смерти и тления, которые человечество могло бы преодолеть, следуя путем соединения с Богом.

 

Человек не стал смертным в результате грехопадения (потому что был смертным от сотворения), но в результате грехопадения утратил способность превозмочь свою смертность. В этой главе мы рассмотрели то, что лежит в основе различия во взглядах евангельских христиан и православных богословов на сотворение человека. Эти два разных понятия о сотворении человеческого рода, его призвании и грехопадении, а также его жизни и спасении, можно кратко обобщить следующим образом: евангельские христиане в большинстве своем верят, что существует три «стадии» спасения: первая —это состояние при сотворении, в котором Адам и Ева разделяли совершенное общение с Богом и друг с другом; вторая — греховное состояние, в котором было полностью утрачено общение с Богом и нарушены человеческие отношения друг с другом и с естественным миром; третья — искупленное состояние.

 

Следовательно, Божье искупление и спасение состоят в восстановлении человека в состояние, в котором он первоначально находился до грехопадения. Православные верят, что существует две «стадии» спасения. Хотя в данном случае использование слова «стадия» не совсем уместно, однако поскольку православные богословы обычно говорят о жизни человека как о пути восхождения, мы будем использовать этот термин для удобства сравнения. Согласно православному пониманию, человек в первозданном состоянии имел не столько подлинное общение и единение с Богом, сколько потенциальную возможность к оным. Призванием человека было стяжание «обожения», чтобы стать причастником Божеского естества. Падшее положение не имеет радикального отличия от изначально сотворенного состояния —это состояние человека, уклонившегося от пути, по которому ему следовало идти. Соответственно, падшее состояние мы можем именовать первой «стадией».

 

Вторая «стадия» состоит в том, что человек имеет полное общение с Богом и приобщается к Божественной жизни. Это именно и есть цель пути восхождения человека, а не его состояние, которым он обладает. Согласно такому пониманию, спасение есть не восстановление, но путь восхождения к новому состоянию, к Божественной природе. В действительности, Православие считает, что слово «спасение» не наилучшим образом описывает процесс восхождения, так как оно является негативным термином, подразумевающим спасение от чего-то, в то время как Православие имеет в виду именно преодоление препятствий, мешающих человеку исполнить свое призвание.

 

Таким образом, евангельские христиане заостряют внимание на спасении как восстановлении человека до первоначального состояния, а православные — на призвании как пути восхождения к этому новому состоянию. Итак, разные взгляды на призвание и спасение являются следствием разных подходов (юридический и мистический, которые уже обсуждались выше) к оценке окружающей нас действительности. Разница же в этих понятиях является скорее вопросом акцента, чем абсолютным противоречием. Вряд ли кто-то из евангельских христиан станет утверждать, что искупленное состояние спасенного человека будет точно таким, каким было состояние Адама и Евы до грехопадения — для нас спасение является чем-то несравненно большим.

 

Точно так же, вряд ли кто-то из православных богословов станет утверждать, что грехопадение не является серьезным вопросом, и что никаких серьезных изменений в человеке не произошло, если он не сумел достичь поставленной цели — «обожения». Тем не менее, разница в подходах является достаточно существенной. Поэтому в следующей главе мы подробнее рассмотрим православное понимание искупления и спасения, а также идею «обожения», или единения с Богом.