Сочинение: Что услышал А.А. Блок в «музыке революции»? (по поэме «Двенадцать»)

«Всякое стихотворение — звенящая, расходящаяся кон­центрическими кругами точка. Нет, — это даже не точка, а, скорее, астрономическая туманность. Из нее рождаются миры" — так охарактеризовал Блок то настроение, которое владело им, когда он искал для отображения революционной эпохи какую-то новую форму стихосложения. Новые формы стиха у Блока возникали из нового отношения к миру: «Ху­дожник поглощен исканием форм, способных выдержать на­пор творческой энергии».

В поэму «Двенадцать» включены осколки плясовых наи­грышей, частушек и «жестоких» романсов. Частушки зву­чат, как музыка баяна, который захлебывается бесшабаш­ным русским весельем и сумасшедшей русской радостью. Исповедь Петрухи стилизована под «жестокий» романс из тех, что разнесены шарманщиками по окраинам Петербурга. Иван Бунин, который резко отрицательно отозвался о поэме «Двенадцать», упрекает Блока за то, что поэт, взявшийся за стилизацию народных мелодий, не знает народного языка. По мнению Бунина, питерский рабочий не имеет представле­ния о том, что такое «пунцовая родинка» и т. д. Выдвинутое Буниным обвинение необоснованно.

 

Жители окраин Петер­бурга были большими любителями дешевых бульварных ро­манов. В их речь часто входили «пышные» обороты речи, за­имствованные из этих романов. Обороты эти не формировали строй речи, а только загрязняли хороший русский язык. Блок подметил эту особенность с удивительной чуткостью. Кроме того, обрывки народных мелодий включены поэтом в текст поэмы «Двенадцать» по такому же принципу, который Руководил Чайковским, когда композитор включил в одну из своих симфоний мелодию русской песни «Во поле бере­зонька стояла». Блоком неоднократно применен поэтиче­ский контрапункт, т. е. принцип одновременного звучания Двух мелодий. В русских частушках и даже мещанских ро­мансах сквозь пошлость и дурной вкус порой пробивается сйльная страсть и настоящее горе. Александр Блок создал вЫсокое и прекрасное из такого материала, от которого дру-Гае резчики по слову могли бы брезгливо отвернуться.
[sms]

Поэма «Двенадцать» разбита на двенадцать эпизодов. Редко в каком из эпизодов не встречается лозунг или марш.

Первый эпизод заканчивается лозунгом: «Товарищ, гля­ди в оба!»

Перед самым концом второго эпизода марш и лозунг сли­ваются воедино: «Революцьонный держите шаг!»

Третий эпизод заканчивается маршем. В конце шестого эпизода снова повторяется призывный лозунг: «Революцьон­ный держите шаг!» В конце седьмого эпизода и отчасти в восьмом марш перерастает в озорную частушку: «Запирайте етажи». В конце десятого и одиннадцатого эпизода снова об­ручены марш и лозунг: «Вперед, вперед, вперед, рабочий на­род!» «Во время работы я несколько дней — физически, слу­хом — ощущал вой ветра», — пишет поэт. Сделав марш и лозунг лейтмотивом своей поэмы, Александр Блок как бы преображает слово в неистовый ветер. Сжатые и стремитель­ные строфы сами переходят в бурю:

«Поток, ушедший в землю, протекавший в глубине и тьме, — вот он опять шумит и в шуме его — новая музыка. Мы любим эти диссонансы, эти звоны, эти неожиданные пе­реходы в оркестре.

Но если мы их, действительно, любили... мы должны слу­шать и любить те же звуки теперь, когда они вырастают из мирового оркестра и, слушая, понимать, что это — о том же, все о том же... Дело художника, обязанность художника — видеть то, что задумано, слушать ту музыку, которой гремит разорванный ветром воздух».

Из этих высказываний видно, что органическое единство формы и содержания было для Блока закономерностью.

Трагедия красногвардейца, убившего — то ли из ревно­сти, то ли случайно, при попытке рассчитаться с соперни­ком — девку, с которой герой поэмы проводил черные, хмельные ночки — творческий нерв «Двенадцати».

Кровь Катьки и безумное отчаяние Петрухи пронесены Блоком сквозь кровь и безумное отчаяние всей русской рево­люции: личное, индивидуальное раскрывает себя в коллек­тивном, в разбушевавшейся стихии. Смена различных сил­лабо-тонических ритмов ритмами чисто тоническими — только средство к тому, чтобы художественно воспроизвести и рушащийся старый мир, и страстный, преображающийся в бурю порыв к новому.

Новое дано преимущественно в тонических ритмах, ста­рое — в силлабо-тонических. Столкновение ритмов рождает бурю: и слова, и художественный образ подчинены смыслу.

На наших глазах происходит чудесное превращение: гул, «крушение старого мира», полет, порыв, бесцельное стрем­ление становятся «великой творческой силой»; чистое разру­шение обращается в созидание. Поэт верит, что музыка рево­люции поет «о великом», верит, что она несет «мир и братство народов». Он обращается к интеллигенции: «Вы мало любили, а с вас много спрашивается, больше, чем с ко­го-нибудь. В вас не было хрустального звона, этой музыки, любви. Любовь творит чудеса, музыка завораживает зверей. А вы (все мы) жили без музыки и без любви. Лучше уж мол­чать сейчас, если нет музыки, не слышать музыки. Ибо всё, кроме музыки, всё, что без музыки, сейчас только разбудит и озлит зверя». В этих напряженных, упрямых повторениях слова «музыка» чувствуется одержимость.

Огненная вера в чудотворную силу музыки («только му­зыка спасет») заставляет поэта поставить знак равенства ме­жду музыкой и революцией. Пусть в революции — кровь, са­мосуд и красный петух, пусть разрушаются дворцы и стираются с лица земли кремли, пусть ее мутный поток несет щепки, обломки и грязь, пусть хамство и зверство, разбойни­ки, убийцы и провокаторы, — все это не меняет ни общего направления потока, ни того грозного и оглушительного гула, который издает поток.

 

Никогда еще душа Блока не была так раскалена, так расплавлена, как в эти роковые и ве­ликие дни. Вершина его пророческого предвидения — в сло­вах о мировой миссии революции. «Размах русской револю­ции, — пишет он, — желающей охватить весь мир, таков: она лелеет надежду поднять мировой циклон, который доне­сет в заметенные снегом страны теплый ветер и нежный за­пах апельсинных рощ; увлажнит спаленные солнцем степи Юга прохладным северным дождем. «Мир и братство наро­дов» — вот знак, под которым проходит русская революция.

Вот о чем ревет ее поток. Вот музыка, которую имеющий уши должен слышать».

В черную ночь восстания мы слышали только голос горо­да; крестьянская, «деревенская Россия» у Блока безмолвст­вует; поет городская голытьба, рабочие, фабричный люд, всколыхнувшееся дно столицы. «Двенадцать» — это весь Пе­тербург, его ветер, его метельная ночь, его озорная песня. Поэт возносит на высоту искусства вульгарный мещанский говорок:

Аль не вспомнила, холера?
Али память не свежа?

Или:

Поддержи свою осанку!
Над собой держи контроль!

Или:

Запирайте етажи,
Нынче будут грабежи!

Поэт подслушал свои ритмы в кабаках и трущобах, в пья­ной песне под гитару, в пляске с гармоникой, в цыганском романсе, в «душещипательном» распеве шарманки, в фаб­ричной частушке. Блок эту «мещанскую музыку» превратил в голос стихии, оркестровав ее ритмами метели, гибели и сво­боды.

Тоническими стихами начинается поэма:

Черный вечер.
Белый снег.
Ветер, ветер!
На ногах не стоит человек.
Ветер,ветер —
На всем божьем свете.

Чередование двухударных строчек с трехударными под­готовляет «державный шаг» двенадцати. Тема дана — ветер. Революция — стихия — ветер. И ритмы, и звуки — ветро­вые: мир закружился, полетел, все сорвалось с места — один «полет», один «порыв», одно обезумевшее движение. Тема ветра острым свистом пронизывает поэму:


Завивает ветер
Белый снежок.
Ветер хлесткий!
Не отстает и мороз!
Ветер веселый
И зол,и рад,
Крутит подолы,
Прохожих косит,
Рвет, мнет и носит
Большой плакат.

Два ритмических удара, все торопливее, все неистовее — с перебоями, ускорениями (3 удара: «рвет, мнет и носит»). И конец:

Один бродяга
Сутулится,
Да свищет ветер...

Вторая глава — резкий перелом ритма; звуки веселого марша:

Гуляет ветер, порхает снег.
Идут двенадцать человек...
Революцьонный держите шаг!
Неугомонный не дремлет враг —

и тут же залихватская плясовая:

Свобода, свобода,
Эх, эх, без креста!
Катька с Ванькой занята —
Чем, чем занята?.. Тра-та-та!

Поэма «Двенадцать» — торжество новой ритмической стихии. Богатство, разнообразие и выразительность ее рит­мов — небывалые в русской поэзии.

Народные вольные напевы сталкиваются со строгими классическими размерами: на диссонансах, синкопах, кон­трастах и срывах строится музыкальный контрапункт по­эмы. «Музыка революции» вбирает в себя «городские темы» всей поэзии Блока. [/sms]